. Таким образом, от московских правителей ожидали обеспечения хорошо действующей судебной системы. Более того, стремление Москвы к централизованному контролю области криминального права стало ответом на возросший уровень преступности. Войны и тяжелое налогообложение в XVI веке вызвали уменьшение численности населения, бродяжничество и беспорядок. Губные грамоты XVI века, вводившие новые институты местного управления для борьбы с преступностью, честно признают этот факт: «Били естя нам челом о том, что у вас в тех ваших волостях многия села и деревни розбойники розбивают, и животы ваши грабят, и села и деревни жгут, и на дорогах многих людей грабят и розбивают, и убивают многих людей до смерти; а иные многие люди у вас в волостях розбойников у себя держат, а к иным людем розбойники с розбоем приезжают и розбойную рухлядь к ним привозят»
[49]. Появление уголовного суда в регионах было выгодно для местных сообществ.
Все эти причины, обусловившие необходимость централизованного контроля для московского правительства, были актуальны и для европейских государств, сопоставимых с Россией, и для Османской империи, однако отличие между ними и Москвой лежало в идеологическом обосновании необходимости такого контроля. Уже в XVI веке становление европейской государственности было очерчено влиятельными дискурсами, часть которых ставили под вопрос власть правителя в угоду большему политическому плюрализму, другие определяли суть монархии с помощью идей общего блага и обезличенного государства. Концепции абсолютизма и полицейского государства выдвигали тезис о том, что власть суверена должна способствовать созданию более упорядоченного общества, «общему благу», повышению общественной морали и богатства в интересах государства и общества. Как отметила Ангела Рустемайер, централизаторские усилия Москвы в конце XV–XVII веке не вдохновлялись всеохватывающей идеологией социального единства и дисциплины[50]. До Петра I (правил в 1682–1725 годах) риторика «полицейского государства» в России в явном виде не прослеживается. Московские кодексы права, и даже монументальное Соборное уложение 1649 года, носили исключительно прикладной характер: Двинская (1397–1398) и Белозерская (1498) уставные грамоты начинаются с прямого заявления об обязательстве наместников исполнять законы, в соответствии с нормами, сформулированным в грамоте. Судебники 1497 и 1550 годов провозглашают только цель определить «как судить боярам и окольничим». Наиболее отвлеченное заявление Соборного уложения требовало, чтобы «суд и росправа была во всяких делех всем ровна». Новоуказные статьи 1669 года не содержат ни введения, ни абстрактных разъяснительных норм