Зубр поморщился.
– Рашен инглиш, – презрительно сказал он и опять сплюнул. – Инъязовка. Убил бы на месте. За такое произношение. Чему их там учат, благородных девиц? А все они! Мечтают! В Америку!
– И – замуж за Билла Гейтса, да-а-а?!
– Заткнетесь вы?! – грубо крикнул толстяк в желтой куртке.
– Экскьюз ми, – вежливо пропел Зубр и изящно вставил в зубы сигарету.
– Погодные условия. Брехня! Это не погодные условия. Это – знаешь что? Это…
Зубр замолчал. Внезапно помрачнел густо, тучей.
– Что замолк? – ткнул Бес его в бок локтем.
Зубр вздохнул. Опустил рыжую башку. Помял кончиками пальцев веснушчатый широкий, как детская лопаточка, нос.
Обернулся к Бесу.
На бледном лице ярче, гуще, темным рассыпанным просом проявились безумные веснушки.
– Этот человек. Этот.
– Какой человек? – Бес старался быть терпеливым. – Которого мы встречаем? Из Питера?
– Да. Он. Они могли его поймать. Перехватить. Или в самом самолете. Или – при посадке.
– Это что, не прямой рейс? – спросил Бес.
– Нет. В Москве садится. Потом сюда летит.
– Значит, что-то в Москве произошло.
– Значит, – Зубр снова сплюнул.
– Пол заплюешь. Прекрати. Ты же не верблюд. Не волнуйся. Ну, подождем эти три часа. Я в буфет схожу? Куплю пожрать нам?
Бес поскреб в карманах, вынул деньги.
– Да-а-а. Негусто, – сказал Зубр, глядя на мятые купюры в ладонях Беса. – На пирожки с котятами хватит, а на пиво нет. Держи.
Он положил поверх мятых десяток новенькую, даже еще не гнутую сотню.
Они жадно кусали холодные пирожки с капустой, запивая теплым пивом.
– «Окское», ведь хорошее, но не могли, сволочи, в холодильник…
– Она сказала, что – из холодильника, – промычал Бес с набитым ртом.
– Врет. Что у них там еще есть?
– Дрянь всякая. Салаты. Все дорого.
– А куриные ноги, ледяные, с кожей… в пупырышках – есть?!
Они кусали пирожки и хохотали, жадно жуя.
– Есть! Вроде…
– В дороге… м-м-м!.. в дороге всегда надо грызть куриную ногу… это обычай такой… русский…
– А может, не только?.. А американцы – что, кур не едят?.. Ножки Буша, га-а-а-а…
Зубр допил пиво и аккуратно поставил пустую бутылку у края скамейки.
– Еще два часа куковать, – спокойно и, кажется, даже весело сказал.
Сбоку, совсем рядом, раздался дикий, с брызгами, звон стекла и дикий мат. Будто покатилось, переезжая живую тихую плоть, гремящее стальное колесо.
Они оба быстро обернулись.