По окончании службы я вернулся домой, забрал свой кошелек,
сообщил госпоже Буше, что готов освободить дом. Однако от денег,
которые она хотела мне вернуть за оставшиеся три месяца, я
отказался.
– Госпожа Буше, я прошу сохранить за мной кладовую. Уверен,
если бы вы сдавали только ее, этих денег хватило бы на несколько
лет. Я хочу оставить у вас отцовскую библиотеку до тех пор, пока
устроюсь где-нибудь. Это возможно?
– Договорились. – Домовладелице расставаться с
деньгами не очень хотелось. – Переноси книги туда, и пусть
лежат. Я не стану их выкидывать, если ты не вернешься через год,
просто доплатишь то, что накопится и заберешь. Но я не собираюсь
брать их с собой, если решу куда-нибудь уехать. Дом я продавать не
буду в любом случае, и твое добро останется в нем, но меня тут
может уже не быть, имей в виду.
Я понятливо кивнул и поспешил перенести книги. Это заняло
довольно много времени, к тому же оказалось ужасно утомительным, и
освободился я только ближе к вечеру. Но все равно я еще успел
разузнать, где находится контора вербовщика. Никаких сомнений по
поводу своих дальнейших действий у меня больше не было.
Рано утром я стоял возле небольшого, обшарпанного одноэтажного
дома, находящегося возле городской стены, в самом грязном районе.
За плечами у меня висела плотно набитая сума, а на поясе гордо
сверкал отцовский меч. Не помню, чтобы он когда-нибудь им
пользовался, он даже ни разу не брал его в руки на моей памяти, но
я почему-то всегда знал, где он лежит. Пользоваться я им, конечно,
не умел, да что там говорить, думаю, отец даже не знал, что мне
известно о существовании этого меча, но я не раз тайком
рассматривал его, пока Яков был занят, и представлял себе, как я
героически рублю им врагов направо и налево. Так что я был
совершенно уверен, что в моей будущей жизни он мне непременно
пригодится.
Я вошел в здание и немного растерялся. Комната была совсем
небольшая, и половина ее была занята большим столом, абсолютно
пустым. За столом сидел худой, высокий человек, совершенно
негероического вида. Я почему-то ожидал увидеть ветерана, покрытого
шрамами, или даже калеку, потерявшего в боях руку или ногу. Этакого
пожилого бойца, который не может больше сражаться на поле брани, но
не оставившего воинскую службу и решившего помочь своей стране хотя
бы бумажной работой. Человек сидел, откинувшись на спинку стула и
задрав ноги на стол, на коленях у него лежала толстая, истрепанная
книга, в которую он смотрел с живейшим интересом. Мое появление
оторвало его от чтения, и он с некоторым недовольством обозрел
меня.