Выяснять отношения я не стал; просто был не в состоянии.
Молча убрал на вешалку пыльную куртку, поставил трость
в тубу для зонтов, затем избавился от заляпанных
грязью сапог и прошел на кухню.
Уселся у окна, отпил горячего сладкого чаю и бездумно
уставился на сад с черными, мокрыми от дождя
деревьями.
– Вижу, возвращаться под утро входит у тебя
в привычку! – многозначительно заметила суккуб, разжигая
плиту.
Я промолчал. Не хотелось ни разговаривать,
ни шевелиться, и даже постель больше не манила
обещанием забытья, представляясь теперь чем-то нереально
далеким.
Я сидел у окна и пил чай.
Елизавета-Мария оставила попытки разговорить меня и поставила
на огонь толстую чугунную сковороду. Налила масла, посыпала
специй, и по кухне немедленно разлился аромат экзотических
приправ. Пару минут спустя на раскаленный металл шлепнулся
шмат мяса, но я не обратил на шипение
и шкварчание ни малейшего внимания, и лишь когда
девушка выставила передо мной тарелку с едва прожаренным
бифштексом, выразил свое недоумение:
– Не слишком плотно для завтрака, как ты
считаешь?
– Посмотри на себя, кожа да кости! – возразила
девушка. – К тому же подозреваю, для тебя это
не завтрак, а поздний ужин.
– С чего ты вообще решила, что я хочу есть?
– От тебя пахнет смертью, – спокойно ответила
Елизавета-Мария, – а всякое убийство
для человека – лишь прелюдия к сытной трапезе. Даже
если это убийство себе подобного, так уж издревле
повелось.
– Себе подобного? – скривился я. – Сегодня мы
прикончили оборотня. Жуткая была тварь.
– Полагаешь, будто так сильно отличаешься от него? –
не удержалась девушка от шпильки.
Меня передернуло.
– Отличаюсь! – резко бросил я. – Весьма
и весьма. Все ясно?
– Как скажешь, дорогой, – пожала плечами
Елизавета-Мария и достала из ящика бутылку хереса. –
Да, кстати! Красное вино продолжает пропадать. Урезонь свою
белобрысую мартышку, пока я не оторвала ей руки.
– В последнее время мы с лепреконом не находим
общего языка, – покачал я головой.
Если начистоту, вымышленный друг детства просто сводил своими
выходками с ума. Я не вспоминал о наглом
коротышке долгие годы и теперь никак не мог взять
в толк, с какой стати он вообще выбрался
из подсознания. Это пугало возможной утратой контроля
над собственным даром, ведь ни один мой кошмар
не задерживался в этом мире так долго, ни одна
фантазия не казалась столь реальной.