Звуки ещё больше запутали: если не считать звонкого
чириканья-свиста мельтешащих за окном ласточек и стрижей, здесь
было довольно тихо. Не слышно машин и людей. Ещё заметил, что в
палате нет ничего пластикового. Даже окна, и те деревянные. Правда,
странные: тонкая рама, даже не двойная, и два стеклянных листа,
похожих на раздвигающиеся окна в маршрутке.
Вытерев заслезившиеся глаза о подушку, чтоб не шевелить лишний
раз руками и ногами, шипя повернулся на бок — спиной к окну.
Жёсткая койка заскрежетала пружинами, и мерзко скрипнуло резиновое
покрытие под простынкой, и теперь я мог осмотреть не только потолок
и дерево, но и саму палату. Тут стояли ещё пять пустых коек на
колёсиках, а может, больше — я не видел из-за ширмы, что находилась
на моей половине комнаты. Ширма из белой холстины на металлическом
каркасе казалась новой, только немного смущало, что кое-где на
ткани угадывались пятнышки крови, хоть и тщательно замытые.
Перевернувшись на спину, чуть приподнял голову. Рядом с каждой
койкой стояла низенькая тумбочка и металлическая стойка, к которой
в фильмах прикручивают пакеты с какой-то бесцветной гадостью или
кровью для переливания. Рядом со мной стояла такая же. Только
сейчас решив принюхаться, я обнаружил, что тут пахло не хлоркой, а
какими-то травами вроде полыни. Особенно сильно ими пахло от меня
самого. Откинув голову на тонкую подушку, я попытался восстановить
события прошлого дня, чтобы понять, как я здесь вообще оказался и
почему замотан, как мумия.
— Было воскресенье… — прошептал едва двигая губами. Тишина была
непонятной, так что я боялся её нарушить.

В тот день я не просыпался. Потому что не засыпал, чтобы успеть,
до понедельника, подготовиться сразу к двум зачётам. Встретил
рассвет у монитора, доделывая проект. Из-за лени откладывал все на
последние дни и как обычно все то, на что у нормальных людей
уходили недели, я сделал за две ночи. Как говорила моя мама: «Если
ему что-то нужно, он извернётся, достанет и сделает, если лень, то
может тянуть хоть до второго пришествия».
Помню, что зазвонил телефон. Особо гнусно и задорно в тот
момент, когда я лишь на пару минут прикрыл уставшие глаза.
— Да-а, — протянул медленно, словно человек-ленивец, —
что-о?
Где-то через полминуты только сообразил, что не нажал «принять
вызов», и игра на публику прошла в пустую.