Себастьян замолчал, глядя на нее в ожидании реакции, однако Эмма сменила тему:
– Где ты успел набраться столько мудрости, сынок?
– Брал ежедневные уроки у эксперта. Более того, был его единственным учеником.
– И как же твой эксперт посоветует мне поступить, если я захочу, чтобы совет директоров послушался меня и проголосовал против постройки «Бэкингема»?
– Он предложит план, который гарантирует тебе победу в голосовании.
– До тех пор, пока мнение членов совета разделено поровну, это невозможно.
– О нет, это возможно, – возразил Себастьян, – но только если ты захочешь подыграть Мартинесу.
– Что у тебя на уме?
– Поскольку семья обладает двадцатью двумя процентами акций компании, у тебя есть право назначить еще двух директоров в совет. Тебе надо всего лишь скооперироваться с дядей Джайлзом и тетей Грэйс, чтобы они поддержали тебя, когда дело дойдет до решающего голоса. Так ты точно не проиграешь.
– Нет, я никогда на это не пойду, – покачала головой Эмма.
– Но почему нет, когда столько поставлено на карту?
– Потому что это подорвет позицию Росса Бьюкенена как председателя. Если он потеряет важный голос оттого, что семья сговорилась против него, у Росса не останется иного выбора, кроме как подать в отставку. И я подозреваю, что за ним последуют другие члены совета директоров.
– Но это может положительно сказаться на компании в долгосрочной перспективе.
– Возможно. Однако я должна предстать как выигравшая спор по существу, а не за счет формальностей процедуры голосования. Именно на такую низкую уловку и способен Фишер.
– Моя дорогая мамочка, никто не ценит тебя больше, чем я, за то, что ты всегда выбираешь путь высокой морали. Но когда имеешь дело с Мартинесами этого мира, надо помнить, что морали для них не существует, они всякий раз будут с радостью выбирать кривую дорожку. Да Фишер в ближайшую водосточную канаву заползет, если решит, что это поможет ему выиграть голосование.
Оба долго молчали, потом Себастьян проговорил очень тихо:
– Мама, когда я впервые пришел в себя после аварии, у изножья моей кровати стоял дон Педро. – (Эмма содрогнулась.) – Он улыбался… И сказал: «Как ты, мой мальчик?» Я покачал головой, и только тогда до него дошло, что это я, а не Бруно. Взгляд, который он бросил на меня, перед тем как выйти, мне не забыть до конца жизни.