2. Четверг, 18 августа 1983
Очнувшись, Максим удивился двум
обстоятельствам. Во-первых, он почему-то лежал на траве, да еще в
крайне неловкой позе. Хотя всего, казалось, мгновением раньше
спокойно выпивал и закусывал, довольно удобно сидя на коряге.
Во-вторых, явственно припекало, и трава под правой щекой казалась
необычайно шелковистой, а когда он приоткрыл левый глаз (мммм,
голова-то как болит!), то увидел — правда, под острым углом — нечто
вроде газона, какой приготовляли в Лужниках к недавней московской
Олимпиаде. Причем газона, ярко освещенного солнцем.
В голове стоял глухой гул, тело ныло,
руки и ноги затекли. Это выходит, с усилием сообразил Максим, что я
нажрался, как свинья, и улегся тут спать, а пока спал, погода
переменилась, а теперь у меня бодун. Бред какой-то. С чего меня
так убило, с полкило «Плиски»? И потом, если спал, то спал долго,
солнце должно было уйти, за деревьями скрыться. И трава эта… Ничего
не понимаю.
Он с трудом сел. По затылку как будто
кто-то ударил. Изнутри. Два раза. Точно кувалдой через вату.
Максим взялся ничего не чувствующими
руками за голову и издал сдержанный стон. Потом потер ладонями
лицо, стараясь при этом не двигать головой. Закрыл глаза и принялся
осторожно массировать руки. Через пару минут в кистях приятно
закололо, да и в целом чуть-чуть полегчало. Тогда он решился
открыть глаза и оглядеться.
Действительно, полянка вовсю
освещалась солнцем. Действительно, трава была светло-изумрудной. А
вот коряга, на которой он только что сидел, куда-то исчезла. Без
следов. И корзина пропала, вместе со складным ножом и позорными
свинушками. И — ни стакана, ни термоса, ни болоньевого плаща, ни
даже прошлонедельной газеты.
А на противоположном краю полянки из
газона нагло торчало четыре роскошных, словно с картинки в букваре,
белых гриба. Максим осторожно скосил глаза влево, потом вправо — в
затылок снова ухнуло, хотя не так сильно, — белые стояли повсюду.
Полсотни их тут, не меньше, панически промелькнуло в голове. Ничего
не понимаю — другие мысли были ему сейчас недоступны.
Однако Максим всегда считал своим
достоинством силу воли. Он напряг все ее остатки и заставил себя
принять решение: надо отсюда выбираться. Что-то не так, либо я
сошел с ума, либо не знаю что, но — домой. Там разберемся. Или
разберутся.