– Дальше пешком, – шепнул я, заглушив двигатель. – Постарайся не
высовываться.
Она кивнула, и мы осторожно двинулись по заваленному
строительным мусором проулку, в конце которого виднелись горящие
фары и слышались выстрелы.
Не одолели мы и половины пути, как к треску выстрелов и гулу
моторов присоединился резкий лязг.
Когда мы аккуратно выглянули из-за угла относительно целого
здания, нам открылась поразительная картина.
Пятеро россов стояло кругом и стреляло в нечто, что мне сначала
показалось инсталляцией обкуренного художника-импрессиониста, как
попало сляпанной из изрядно поюзанного контейнера, сундуков из
дерева и жести, гофрированных труб, пучков проводов и бочек. Причем
художник старался придать инсталляции форму Кинг-Конга.
Знаю, что звучит это как бред. Но издали Лего (а это было именно
Лего трех метров в высоту и тонны две весом), чье тело было собрано
из разного металлического мусора, выглядело как гигантская горилла
с короткими ножками, длиннющими гофрированными руками, упирающимися
в землю и маленькой головой-ящиком и тремя дырами, похожими на
глаза и разинутый рот.
Россы палили в него с разных сторон, а Лего с оглушительным
лязгом поворачивалось то туда, то сюда, и при этом от него
отваливались куски. Иногда какая-нибудь его конечность попадала в
луч света, и тогда странное чудовище отшатывалось.
Мне вспомнилось первое Лего, которое попалась мне в этом мире и
о котором я не забыл после глюка. Железная тренога с висевшим на
ней телом умершего человека, замаскированным под пугало. Сказать,
что это крипотное зрелище, значит ничего не сказать. Особенно если
увидеть такое ночью в первый раз. Второе Лего представляло собой
собранную из кусков башню на моноколесе. Тогда, помнится, я не
успел испугаться как следует.
Но сейчас это существо внушало страх своими габаритами и
карикатурными пропорциями.
Несмотря на литые шлемы, я слышал, как переговариваются россы.
Почему-то они не пользовались интеркомами – или пользовались, но
при этом предпочитали, чтобы голоса были слышны снаружи.
– Потурни йиво! – кричал женский голос, незнакомый. Это не Лиин
и не Моник. – Ганни этот гарб! Ну?! Загоняйся! Вэйчим стэндишь?
– Лайтить на йиво треба! – отзывался мужской голос, тоже
незнакомый. Ни нашего Габриэля, ни тот второго, с оранжевыми
глазами.