Я запрещаю себе даже думать обо всем этом.
Мой муж сидит слишком близко.
И он очень похож на человека, который, если захочет, может проломить череп кому угодно ради того, чтобы удовлетворить свое любопытство содержимым его мыслей.
6. Глава шестая: Анфиса
Глава шестая: Анфиса
Я никогда не представляла какой будет моя свадьба.
Сколько себя помню, в жоме разговоры велись только о возможном замужестве старшей сестры, а я всегда была где-то на периферии, как человек, который послужит семье «другим образом»: нянькой детей Светы, сиделкой престарелым родителям или что-то в таком же духе.
Может из-за этого мне все равно, что свадьба, которой у меня не должно было быть, проходит сквозь меня транзитом.
Заканчиваются поздравления и подарки.
Заканчивается день.
Нас с женихом провожают до машины: мы уезжаем первыми, а у гостей продолжится веселье до последнего ушедшего.
По дороге до дома Островский молчит: смотрит не в телефон, а куда-то перед собой, развязывая узел галстука и медленно, словно многофункциональный аксессуар, наматывая его на руку.
Я вспоминаю хватку этих пальцев и потихоньку отодвигаюсь на максимально возможное расстояние.
Муж это замечает.
— Боишься меня?
Интересно, какой ответ он желает услышать после того, как чуть не сломал мне ногу?
Вряд ли правдивый.
— Мне… нужно немного времени, чтобы привыкнуть к вам. Я не привыкла находиться наедине с мужчиной, которого едва знаю.
Удивительно, но он даже одобрительно качает головой. Правда, в его словах совсем иный смысл:
— Это хорошо, что ты не привыкла к мужчинам. Надеюсь, - бросает взгляд на роскошные золотые с бриллиантами часы, - тридцати минут тебе хватит, чтобы узнать меня поближе.
— Тридцати минут? – не понимаю я.
— Пока доедем до дома. Супружеский долг? – Уже откровенно издевается. – Тебе это о чем-то говорит?
Мне снова не удается унять дрожь.
От одной мысли о том, что этот огромный мужчина будет прикасаться ко мне своими огромными, покрытыми тонкими темными волосками руками, становится дурно до тошноты. Хочется покрыть кожу защитным слоем бетона, надежно зацементировать себя от всего, что может причинить вред, но больше всего – от Островского.
— Хвати трястись, дура, - снова злится Марат.
Мой взгляд автоматически находит его руки – не тянутся ли ко мне?
Нет, вместо этого он занят запонками. Справившись с одной, вторую руку тычет мне, и я очень медленно, но все-таки достаю ее из петли.