– Чертов старик выкрал прелестную мадемуазель у родителей и хочет продать ее за большие деньги приезжему советнику марокканского султана, – раздался из группки зевак визгливый голос, принадлежащий существу непонятного пола.
– Пора! – рассвирепел «чертов старик» и потащил «мадемуазель» сквозь строй бездельников к ожидающему их величественному зданию.
Занимательную картину представлял собой сценический зал той эпохи. В нем не было обычного разделения мест, поэтому театралы изображали из себя единую сверкающую драгоценностями материальную массу. Зрительские скамейки в партере постепенно заполнялись избранным обществом, бросающим на нас дерзкие удивленные взгляды. Влево от вожделенной сцены находилась запертая золотой решеткой королевская ложа. В несколько ярусов над ложей и по обе стороны от нее расположились открытые кабинки для двора.
«Неужели увижу самого несравненного Людовика Четырнадцатого»? – подумала я, разочарованно обозревая средневековую аристократию, которая, не церемонясь, вела оживленные разговоры и напоминала эксцентричную публику на рядовом стадионе двадцать первого века.
Неожиданно водворилось устрашающее безмолвие. Красивый стройный мужчина и очаровательная черноглазая дама величественно вплыли в зал и уселись на места, предназначенные королевской семье.
– Сир и его невеста, Франсуаза де Монтенон, – донеслись до нашего обостренного слуха отдельные слабые голоса.
Будущая сиятельная королева была великолепна. Ее превосходная пышная фигура напомнила мне греческие скульптуры во дворце несчастного Тиберия.
Вдруг чей-то ненавидящий взгляд вонзился в новоиспеченную возлюбленную короля. Обратив голову к завистнице, я приметила прелестную белокурую женщину, сидящую в партере. Она комкала в руках кружевной платочек и казалась очень расстроенной. Давали «Насильственный брак» господина Мольера, но избалованная комедиями Рязанова и Гайдая, я не могла принудить себя растягивать рот в слащавой улыбке, как это делали все остальные. К тому же, незнакомка с заплаканными глазами не позволяла мне сосредоточить внимание на сцене с издающими невыносимые вопли взбудораженными лицедеями.
– Атенаиса де Монтеспан, – прошептал Карлос, указывая чисто выбритым подбородком на опечаленную натуральную блондинку.
– Как жестоки мужчины, – вспоминая ветреного Мадима и самовлюбленного Сергея, вздохнула я.