В некоторых случаях, не желая никого обижать, мы на вопрос: «Хороша ли картина?» – отвечаем: «Ну-у, она интерьерная». У Махотина даже не все работы «хорошие», но «интерьерных» я не видел.
Тема последнего разговора
В Башне с Махотиным и незнакомым мне художником, который, видимо, подрабатывал дворником (простым, не «народным»), мы рассуждали о том, что метла – это большая кисть. При этом Махотин периодически высовывал голову из двери и громко кричал на улицу: «Виктор Федорович! Виктор Федорович!» Я вспомнил какого-то персонажа, по-моему из Павича, который, обращаясь к любому, называл его своим собственным именем. Оказалось, в сквере работал дворник по имени и отчеству Виктор Федорович.
Салават Фазлитдинов
Воспоминания о художнике
Случилось так, что это было в пятницу. Разбудил утренний телефонный звонок. Голова трещала с похмелья. На улице зима. Бело в голове, бело в глазах. А в трубке сказали что умер Махотин. Стало все черным. Я сразу не поверил. Давно его не видел. Наверное, недели две, не больше. Веселый Витя шел по Пушкинской, слегка наклонившись от тяжелой сумки через плечо.
Он еще предлагал выпить и закусить, благо все имелось в его чудесной сумке, но я был в запарке и мужественно отказался. Тогда я еще не боялся ездить за рулем слегка нетрезвым. О чем-то весело поговорили, и Витя ушел, как всегда в неизвестном мне направлении. Сам-то Витя всегда точно знал, куда и зачем надо идти. Меня поражало, как точно он выбирает попутчика и место назначения, удивляла подготовленность той зоны, в которой я с ним оказывался. У него не было мобильного телефона, да и проводным он пользовался крайне редко. Думаю, просто его всегда и везде ждали потому, что у него был счастливый талант быть коммуникабельным и ненавязчивым.
А тут внезапно Витя умер. Еще спросонок обыграв все возможные варианты прикола от незабвенного Шабурова до элементарного может-просто-давно-невиделись-встретиться-было-бы-неплохо, отмел все, и, все равно до конца не веря, сказал что сейчас буду. Мы с Витей живем в одном районе, в Пионерском поселке, и доехать до него одна минута. Тяжело подымаясь по ступенькам разваливающейся двухэтажки на Ирбитскойстрит, я все еще надеялся услышать его веселый голос. Кто-то мне открыл дверь.