Зеленовато-серых бумажек оказалось три. Он судорожно обшарил все отделения. Пятерки не было. В глубине души он был готов к такому повороту событий. Первая волна страха прошла, осталась тупая покорность.
Именно она помогла взять себя в руки. «Ничего, – думает он, – нас голыми руками не возьмешь.» Полстакана коньяка добавило решимости. Он спустился в погреб, достал двухлитровую банку, наполненную серо-зелеными заокеанскими президентами. Через несколько минут он снова лег в постель, согнул ноги, прижав банку обеими руками к расплывшемуся по простыни животу. «Нас голыми руками не возьмешь,» – было последней мыслью, перед тем, как он погрузился в глубокий сон.
Комната заполнилась басовитым похрапыванием, которое сплетаясь с храпом жены, создавало иллюзию прекрасно сыгранного оркестра. Постепенно крещендо нарастало, наполняя притихший дом, залитый лунным светом.
Вскоре на востоке, над горизонтом показалась тонкая полоска света, окрасив нависшие над ним облака в нежнорозовый цвет. Темное небо начало приобретать ультрамариновый оттенок, растворяя в себе звезды.
Внимательный наблюдатель, если бы таковой оказался в это дивное утро, смог бы заметить едва различимую прозрачную фигуру, которая плавно поднялась над просыпающимся селом и, взмахнув крыльями растворилась в синеве. А может ему она бы просто показалась.
Чудна ночь над Мочалками.
Лаврентий Петрович проснулся поздно. Он по-прежнему лежал подогнув колени, обеими руками прижимая к животу банку. Он помнил как ночью лазил в погреб и принес банку с деньгами. Но зачем? На кухне жена гремела посудой. Звуки были громкие и явно предназначались для ушей мужа. Он приподнял голову и посмотрел на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке. Рядом лежала продолговатая белая коробочка и раскрытый бумажник.
Стук в кухне прекратился, жена вошла в комнату.
– Проснулся, алкоголик?
– Доброе утро, дорогая. Как ты себя чувствуешь?
– Он еще спрашивает. Кто коньяк ночью выжрал?
– Я? – искренне удивился Лавруша.
Жена сунула ему под нос бутылку, янтарная жидкость в которой едва покрывала дно.
– Вечером была половина.
– Отстань, ладно, – Лаврентий Петрович попытался сунуть голову под одеяло, но жена оказалась проворней.
Сдернув одеяло, она с изумлением уставилась на скорчившуюся фигуру мужа.
– Это что? – ее указующий перст утремлен прямо в нижнюю часть живота.