На этих мыслях я резко открыл глаза. С двух боков меня грели две
малознакомые женщины, которые вместо того чтобы пойти домой,
зачем-то улеглись рядом. «Нужно срочно бежать в подъезд! - решил я,
перелезая не то через Тоню, не то через Галю. – Отечественная
литература в опасности! Ёк-макарёк, не успею!».
На улице не смотря на вторую половину марта, было ещё очень
холодно, поэтому я немного поёжился и посеменил трусцой в тот самый
дом на улице Московской 107. Однако в дороге мне пришли в голову
совсем иные мысли: «А какого лешего я за литературу разволновался?
Вот, допустим, воспевает какой-нибудь деятель «великого и могучего»
товарища Берию. Ну и раз его через шкаф сразу заключённым в
застенки КГБ или НКВД, где учёному Сергею Королёву челюсть в
нескольких местах сломали, а маршалу Константину Рокоссовскому все
передние зубы выбили. А умнейший человек академик Николай Вавилов
от голода умер. Или упёртого сталиниста сразу на Колыму, на Соловки
или на строительство Беломорканала махать за голодную пайку кайлом
и лопатой. Или вот ещё развелись любители с лозунгом «Можем
повторить!». Что они хотят повторить? Минский котёл, где потери
составили 160 тысяч убитых и 300 тысяч пленных. Или в Киевский
котёл захотелось заглянуть, где в плен попало 350 тысяч плюс убитых
и раненых 150 тысяч человек. А может сразу в Вяземский котёл,
который переплюнул Киевский и Минский вместе взятые, 600 тысяч
пленных и 380 тысяч убитых и раненных. А как вы хотели? По вере
вашей да будет вам. Это я ещё хорошо с командой лейтенантов
отделался».
С такими странными логическими выводами я буквально влетел в
подъезд, и мне даже показалось, что шкаф изобретателя мелькнул
перед моими глазами и растаял, словно дымка в воздухе. Для верности
я пробежал по всем лестничным пролётам и вновь вернулся на первый
этаж.
- Завтра снова приду, - упрямо пробубнил я себе под нос.