Возвращаться домой не хотелось совершенно. Оставила машину у дома и ушла гулять. Остановилась на набережной Грибоедова. Темнота скручивалась в ветвях старых деревьев Покровского сквера, устраиваясь поудобнее, пока светлые перья восхода не защекочут спрятанный в мягкие лапы нос. Сладкий воздух, настоянный на снах и бессонницах, на огнях и звёздах, маслянисто переливался, его можно было пить, как неразбавленный крупник, который Диана пробовала только однажды в Польше: похожий на ликёр, с мёдом и фантастическим набором специй – корица, ваниль, гвоздика, имбирь и мускатный орех. Может, это от него так кружилась голова и заходилось сердце? Или от разбуженной памяти? Или вообще от разговора с этой пребывающей в каком-то непостижимо далёком мире, неприступной, поражающей суровой глубиной, но такой опасно-притягательной, каким может быть только неукротимый шторм в океане, старшей Верлен?
Это уже вторая встреча, после которой Диана чувствовала себя так, будто намахнула одним глотком как раз стакан этого крупника. Ей хотелось взять свою прошлую жизнь, скомкать, скатать в бумажный шарик и выбросить. Диане всегда нравились женщины, только женщины, и она нравилась им, и не было недостатка ни в приключениях, ни в недолгих романах, которые начинались и сами собой сходили на нет.
Тангера легко и нежно встречалась и расставалась и бежала дальше, радуясь новым свиданиям, обмениваясь с бывшими понимающими, ободряющими и прощающими улыбками. Но ещё не случалось, чтобы ей захотелось кого-то не отпускать даже на минуту, даже на полвздоха. Не было смысла врать самой себе: эта пантера, пусть и какая-то больная, на несколько – мгновений? часов? – стала нужна ей. Целиком и полностью. Вся и, страшно об этом думать, но сейчас это кажется именно так, – насовсем.
Орлова отчётливо понимала, что совершенно не знает, возможно ли это – быть вместе, но чувствовала себя способной на что угодно: настаивать разговорами кофейные или коньячные вечера, жечь свечи из шёпота и воспоминаний, отдраивать до блеска паркет прошлого и учить танцевать танго в настоящем, лишь бы только этот полупьяный дворник, распорядитель судеб, не смёл встречи, как разлетающиеся листья, не вытряхнул горсткой остывшего пепла. Но как совместить эту неутолимую тягу с тем, что свело их вместе? Как быть с Мартой? Как странно они поговорили о ней…