Прохладный свежий воздух в галерее, как во сне, наполнился сладким ароматом. Он щекотал ноздри, проникал в легкие, пропитывая каждый орган. Металлический привкус вновь осел на зубах, на языке. Глаза принца зажмурились, воскрешая память – алая дымка разлилась во мраке.
– Кровь… Она звала меня. Запах был таким… манящим… – тихим голосом бормотал юноша. – И я… укусил…
Король растерянно потер левую ладонь рядом с мизинцем.
– Когда я забрал у тебя… – он не смог произнести слово «мясо». – Ты оскалился и укусил…
Эсмир ворвался в покои.
Камин рваными всполохами выхватывал силуэты, поглощенный своей извечной битвой.
Тело Далии раскинулось на полу в неестественной позе. Белая ночная сорочка казалась черной от густо покрывшей крови, в разодранной груди белели сломанные ребра, раскрывшиеся, словно оскаленная пасть; багрянец влагой блестел на мехах, что покрывали пол.
Тут же рядом лежали Детсем и Арнгур, крепко сжимая мечи окоченевшими пальцами.
Король держал маленького принца на сгибе левой руки, по ладони сочилась тонкая алая струйка, пачкая детскую рубашку. Малыш шипел и скалился, сверкая сапфировым взглядом, из-под окровавленных губ клацали маленькие острые клыки.
В коридоре раздался топот.
– Эсмир, дверь! – вскинув руку, мечом указал король, и сталь полыхнула пламенем очага. – Никого не впускай!
Сеанар [досл. «первый воин», воинское звание, сотник] Темной Стражи, бросил короткий взгляд на занавесь балкона, отмеченную кровавыми следами, и быстро развернувшись, вышел; дерево гулко ухнуло.
– Моя королева, – учтиво склонил голову Эсмир, положив руку на железное кольцо двери и не сводя глаз с Аделы.
– Пропусти! – велела Перворожденная, попытавшись оттеснить воина. – Там мои дети!
– Приказ короля, – не дрогнул сеанар, – Никому не входить.
Адела отступила, обхватив плечи. Тело содрогнулось под тонкой тканью сорочки, мороз пробежал по коже. Тихий голос Эсмира отразился ужасом в лазурных глазах, в горло провалился ком. «Случилось непоправимое!» – оборвалось сердце. Она качнулась вперед… Но Темная Стража не нарушит приказ короля пока тот не противоречит чести.
Руки женщины опустились на округлый живот, в тщетной попытке сохранить тепло для еще нерожденного. Ковер под ногами скрывал прохладу голого камня, и все же онемение медленно поднималось от босых ступней, грудь сдавило… Но холод ли повинен в этом?