– Сергеич, а чо это ты делаешь, так тебя и раз так? – с удивлением уставился Голдукевич.
– Да вот, суп собаке варю – ответил отец. («Педигрипала» и всяких спецкормов для собак тогда ещё и в помине-то не было).
– Ну, ты блин даёшь, такут твою, раз такут – быстро произнёс с огромным удивлением Голдукевич. – Кто ж это для собани, варево варит? Она ведь и так должна жрать всё подряд?
– Да вот, не жрёт – молвил отец, потрогав Сильву за нос, не сухой ли, не заболела.
А Голдукевич тем временем продолжал тарахтеть.
– Слушай сюды, у меня есть отличная диета супротив такой напасти специально для охотничьих собак, как раз такой как твоя. Давай мне собаню и ишо сто рублёв (по тем временам это были немалые деньги), а ровно через неделю заберёшь свою любимую Сильву, она у тебя будет жрать всё подряд, чего только не дашь.
– Да ну? – разводя руками, искренне удивился отец.
– А вот те, не стоять мне на этом самом месте и не быть Голдукеевичем!
Ударили по рукам. Голдукевич забрал собаку в понедельник и велел приехать за ней ровно через неделю, но мой батяня вытерпел с понедельника только до пятницы.
– Сын, собирайся, поехали к Голдукеевичу, нашу Сильвочку попроведаем, а то душа у меня вся изнылась – робко предложил мне отец, ища моего сочувствия.
Через полчаса на мотоцикле с коляской мы были уже на другом конце Зимы у Голдукевича. Голдукевич ютился один в старой избёнке, в которой даже в лютые сибирские морозы всегда было много мух.
В дымину пьяный он спал на старой печке, на драной дерюжке. Мухи жужжали, ползали и даже залетали ему прямо в рот, он их пережевывал и выплёвывал, во сне громко храпя.
Отец толкнул «дружбана» в бок.
– Где собака?! – требовательно спросил он.
– Какая собака, что за собака? – ничего не мог понять спьяну спросонья ошарашенный Голдукевич.
Вставая, он больно ударился головой о перекладину в потолке.
– А, собака, да на диете в стайке стоит, где ж ей ишо быть-то? Справляется чай…
Злобный Голдукевич с перепою никак не мог попасть ключом в скважину старого навесного замка на дверях покосившегося сарая. С бодуна руки у него мелко тряслись, и вот, наконец-то дверь со скрипом потихоньку открылась…
Сильва стояла в темноте с поджарыми боками, как у голодного волка. Глаза её страшно горели. Голдукевич бросил ей кусок сухаря, и она его влёт проглотила.