Сейчас мои выводы подтвердит и этот молодой человек, совершенно
не похожий на опытного мудрого знахаря, каким я себе представлял
лекаря этой диковатой общины. Впрочем, здесь все ответственные
посты занимает одна молодёжь. Старики в стороне от всех важных дел.
Неспроста это так. Я всё ближе к разгадке. Те числа, что видит
Кит... Первое число – это возраст. Но дальше...
– Хребет перебит. Ничего тут не сделаешь.
На осунувшемся лице лекаря – небось всю ночь раненых врачевал –
равнодушие, а мне словно в грудь раскалённую спицу воткнули.
– А я говорила, – обречённо вздыхает Марга.
– Неужели совсем ничего?! – вцепляюсь я в руку двинувшегося уже
было к двери Сарбахана.
Ого! Шестьдесят девять ему. И отмера четырнадцать. Но это само
прочиталось. Плевать мне на возраст деревенского лекаря.
– Могу зелье дать, чтобы тихо ушёл.
И, косо на Маргу взглянув, добавляет:
– Удружу в счёт былого. Так-то недешёвое зелье.
– Нет! – вскидываемся мы с Веей одновременно. Названная сестра
продолжает зажимать ладонями уши Халаша. Не хватало ещё, чтобы
услышал такое. И так уже замкнулся в себе – каждое слово тянуть
приходится. А малышню мы всю выгнали.
– Спасибо, Сарб. Я подумаю.
Скрипучий голос Марги заставляет Сарбахана скривиться. И не
скажешь по бледной роже, грустно ему, или просто противно. Такер
мне по секрету рассказывал, что когда-то давно, когда наша
кормилица была ещё молодой, у них с деревенским лекарем дружба
имелась. Та дружба, что только меж парнем и девкой бывает.
Жизнь – коварная штука. Небось помнит былую любовницу маленькой
девочкой, а теперь та старуха. Сам же, как был при её рождении
взрослым, так при молодости и нынче остался. Хорошо быть лекарем –
хлебное место. Даже годами жизни расплачиваются. Но это не с нашим,
который кроме как зелье чужое перепродать, ничего не умеет
особо.
Точно!
– А с даром лекарь поможет?!
Сарбахан останавливается в дверях. Оборачивается.
– С даром Бездны?
Бритый подбородок презрительно морщится.
– Забудь. Не даст денег староста. Там таких как ты нужно дюжину
продать в батраки.
– Может или нет?
Не его ума дело на меня ценник ставить.
– С даром всё можно, – неопределённо бормочет лекарь и выходит
за дверь.
Мне показалось, или, и правда, обида в голосе? На кого
обижаешься, дядька? На судьбу, что не подкинула тебе счастливой
норы, или на себя, труса, что сидит себе тихо на сытном месте и тех
нор отродясь не искал?