– Не хотите? – спросила она Янна, поднимая бутылку.
Янн стоял уже совсем рядом с ней, склонив голову почти на девяносто градусов. Она проследила за его взглядом, забеспокоившись, не слишком ли декольтировано ее платье, – и поняла, что неудобная поза вызвана не нескромностью, а желанием прочесть этикетку на бутылке.
– Бандольское красное! – воскликнул он наконец. – Ну, что ж, спасибо! Профессор Мут превзошел сам себя!
Анни Леонетти улыбнулась:
– Его принесла я. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на плохое вино, не правда ли? Зовите сюда вашего соратника, я ему тоже налью.
Но Тьери уже оказался рядом – он увидел у Леонетти в руках бутылку и тут же прошмыгнул между преподавателями и аспирантами. Успел взять чей-то бокал (нет времени искать чистый, когда вино вот-вот кончится), и тут гул разговоров был перекрыт голосом профессора Мута:
– Нет, Бернар! Будет так, как я вам сказал сегодня у меня в кабинете. И мое решение окончательно!
Бернар Родье, мужчина средних лет, которого многие из коллег считали слишком красивым для теолога, резко повернулся и направился к двери. Анни Леонетти не могла взять в толк, что значит – слишком красивый? Это что же, преподаватель теологии должен быть безобразным? Конечно, на философском факультете были выдающиеся в этом смысле сотрудники, но юридический факультет это компенсировал несколькими очень приличными, если уж не очевидно красивыми, экземплярами. А где она сама на этой лестнице?
Тьери и Янн тревожно переглянулись, решив, что спор преподавателей шел о стипендии Дюма. Анни улыбнулась и подлила им вина.
– Не волнуйтесь, – сказала она. – К Дюма это не имеет отношения.
Она верно предположила, что Бернар опрометчиво спросил Мута насчет его отставки, объявленной на прошлой неделе на совещании преподавателей. Были названы три имени претендентов на кресло дуайена – пост, к которому прилагаются щедрое жалованье, долгие творческие отпуска и двухсотметровая квартира, имеющая историческую ценность. В ней они сейчас все и находились – она расположена на площади, где стоял самый, по мнению многих эксуазцев, красивый фонтан – «Четыре дельфина». И кроме фресок, взирающих на обитателей со стен, в окруженном стеной саду была еще одна редкость, которую горожане иногда слышали летом, но никогда не видели за трехметровой стеной: бассейн.