– Ну, что Филатко?
– Так Филатко, как малое робятко, молыт такое, что и слушать срамно.
– Сказывай толком! Опять с Уварком бражничали?
– Мы, боярин, маненько – за твое здоровье…
– Скажи толком, кратко: что Филатко?
– А Филатко молыт: «Подь, Архипыч, к боярину и доведи ему немешкотно, что гость-де, кой боярыню вынес, медведя твово убил… и мимо ево шел-де такой страшенной, весь в крови да навозе, худче-де, чем сам боярин…»
Боярин вскочил так, что у скамьи лопнула одна нога:
– Черт это был, не гость!
Боярин быстро шагнул вон из терема, хлопнув дверью. Когда его шаги опустились по трескучей лестнице, боярыня встала с кровати, сняла повойник, разгладила волосы и перекрестилась, припадая к полу земным поклоном.
В патриаршу палату Сенька поднялся по лестнице заднего крыльца. Дьякон Иван встретил его в коридоре со свечкой. Свеча в руке патриаршего церковника заколебалась и чуть не погасла.
– Сыне мой! Что злоключилось?
– Ништо, отче! Умоюсь да одежу сменю – и все.
– Где тебе кафтан ободрали, лицо и рука в крови?
– Забрел к боярину в гости, да вишь – убрался цел! – Сенька снял с себя панцирь и в своей келье зажег свечи, стал мыться, раздевшись донага.
Церковник не гасил свечи, стоял около.
– Ножом резали – не порезали, медведем травили или кем, не разобрал, – не затравили… Зверь мне руку ел, кафтан ободрал, а я ушел жив, и тебе, отец Иван, поклон земной!
– За што мне?
– За пансырь… ежели не он, то не ведаю – жив был бы ай нет?
– Вот, сыне! Радуюсь я, что домекнул…
– Нынче, отец, надо быть готовыми стоять за палату, кою оставил нам патриарх беречь. Думно мне, что народ сломает ворота, залезут в Кремль, а там неведомо, как будет.
– Ой, сыне, пошто народ полезет?
– Бояться нам не надо, заготовим кади многи воды, на случай пожога, багор да топоры и упасемся.
– Сыне мой, Семен, как же стрельцы, караул завсегдашний? Оно, правду молыть, мало учинилось стрельцов, – кои перемерли, а иные разбрелись, болящие. Нынче зрел – седьмь стрельцов увезли болящих.
– Вот оно так, а кои остались, будут шатки – хлынет народ мног, они к нему, гляди, приткнутся. Народ на Кремль идти подбивают крестцовские попы, а пуще, мыслю я, – Тимошка мутит…
– Кто, сыне, тот Тимошка?
– Мой учитель по книгочийству, кой учил меня в Иверском канорхать[99], коего святейший указал имать мне же.