– Не боюсь, – я отрезаю.
Запихиваю её в машину совсем невежливо и дверь за ней закрываю
оглушительно. Обхожу капот, а она, запрокинув голову, смеётся.
Ненормальная.
И раздражающая до глухой ярости.
Желания сомкнуть руки на её тонкой шее и придушить. Или
поцеловать, грубо, глубоко, вымещая всю злость.
– Куда мы едем? – сажусь и спрашиваю почти спокойной.
Кира
– Куда мы едем? – он спрашивает холодно, не смотрит на меня.
Злится?
Пожалуй, я всех раздражаю.
Мамочка, например, сегодня прожгла меня ненавидящим взглядом,
в котором читалось, что мне лучше было б вообще не появляться на свет, а
Фроська, улучив момент и тет-а-тет, влепила пощёчину и завизжала, что я дрянь,
которая вечно всё портит и которую по-человечески просили не приходить.
Слизывая кровь с губы, я злорадно подумала, что её дорогого
жениха ждёт большой-большой сюрприз.
Волк в овечьей шкуре – это в яблочко про мою любимую сестрёнку.
– Ленина, тридцать два, – я, помедлив, ждущем Стасу таки отвечаю.
А он вопрошает насмешливо:
– Что, там новомодный и дорогой клуб?
Стас
– Что, там новомодный и дорогой клуб? – я интересуюсь с издёвкой,
за которой удивление скрываю.
Да, Кира Вальц, ты смогла меня удивить, как и обещала.
Ленина, тридцать два – это же художественная галерея, на
открытие которой вчера я был приглашен и не пришёл.
Появились неотложные дела.
Работа.
– Угадал, – Кира искривляет губы в ироничной улыбке и,
откидываясь на спинку кресла, глаза закрывает.
Разговаривать она, видимо, не хочет.
Кира
Галерея, конечно, закрыта и на сигнализации, но… это мелочи,
которые меня совсем не останавливают.
Десять минут, и мы оказываемся внутри.
– Что мы здесь делаем? – Стас спрашивает с любопытством,
крутит головой.
Я тоже осматриваюсь.
Хотя ничего со вчерашнего дня не изменилось.
Огромный ангар, светло-серые перегородки, не доходящие до
крыши, с массивными рамами и картинами. Много стекла, мелких ламп на проводах, перекладин
и железа под потолком, много унылого белого цвета и глянцевого пола.
Модно, стильно, современно.
Тошно.
– Красиво? – я спрашиваю, склонив голову на бок.
Стас же оглядывается, морщится недовольно, и свой вопрос он
повторяет:
– Что мы здесь делаем?
– Любуемся, – я иду между перегородками, в дальний угол, и
каблуки, вбивая каждый удар в пульсирующие виски, звонко перестукивают.