На третий день я попросил позволения
навестить Татьяну. К моему удивлению, разрешение было получено, и с
тех пор мы ещё дважды бывали у неё в медчасти – болтали о разных
пустяках, вспоминали эпизоды недавних приключений, осторожно
высказывали предположения о будущем.
Один раз я посетовал, что мы не
успели в коммуну к празднованию Нового Года – то-то, наверное,
закатили здесь веселье! И с удивлением узнал, что официально этот
праздник в СССР находится… если не под запретом, то в опале.
Оказывается, после революции Новый Год праздновали целых десять лет
подряд, в ходу даже был диковатый термин «красная ёлка». Но потом в
газетах стали появляться статейки, гневно осуждающие попытки
привить детям религиозность под видом празднования Нового Года, и
другие, где утверждалось, что «эксплуататорские классы пользуются
«милой» елочкой и «добрым» Дедом Морозом чтобы сделать из
трудящихся послушных и терпеливых слуг капитала». Результат
нетрудно предсказать: любимый всеми праздник постарались поскорее
предать забвению, во всяком случае, на официальном уровне. К
каковому, безусловно, относится любое культмассовое мероприятие в
детской трудовой коммуне имени товарища Ягоды.
Но большую часть времени, часов по
десять в сутки, мы проводили за заполнением толстых клеенчатых
тетрадей. Их вместе с прочими письменными принадлежностями выдали
нам на второй день с предложением подробнейшим образом описать все
наши похождения за эти два месяца. За первые же два дня я исписал
половину страниц – пальцы к вечеру буквально одеревенели.
Как-то само собой получилось, что мы
не обсуждали написанное и уж тем более, не показывали друг другу
готовые куски текста. Не знаю, как Марк, а я пользовался этой
возможностью, чтобы избавиться от накопленного нервного напряжения,
излив его на бумагу. И ведь сработало – во всяком случае,
изрешеченные пулями люди в белых балахонах и безголовые зомби в
чёрной, расшитой серебряными свастиками униформе перестали с
завидной регулярностью являться мне по ночам…
Закончился «карантин» на восьмой
день, и совсем не так, как это виделось нам с Марком. Мы-то
ожидали, что наши рукописи изучат, а изучив, возьмутся
непосредственно за авторов. За личными, так сказать, впечатлениями,
которые, как известно, не почерпнёшь не из одного отчёта. Я даже
догадывался, с кем состоится первая беседа – с Барченко или
Гоппиусом, а то и с обоими сразу. О том, что нас повезут в Москву
на встречу с самим Бокием, в отделе которого и трудились эти два
адепта «красной магии», я не помышлял – не того всё же полёта мы
птицы, чтобы удостоиться внимания одного из высших функционеров
главной советской спецслужбы.