– Не так.
– Тьфу на тебя, – говорит варка и
пыхтит трубкой.
Парень кладет на тарелку обглоданную
кость, задумчиво облизывает пальцы.
– Этот, – варка небрежно кивает на
него, – малоумный, штоль?
– Нет. Просто дичок, – взгляд
рыжебородого перебегает дальше, на дверь, на окно, на другие
столы.
Зал понемногу наполняется людьми,
хотя время утреннее, самое что ни на есть рабочее. На закуток,
отгороженный с двух сторон низкими ширмами, люди поглядывают с
любопытством. Они грязны и плохо одеты, и это особенно бросается в
глаза, когда рядом сидит чистенький откормленный варка – зато люди
бодры и веселы, в отличие от него. Болтают, шутят, азартно стучат
камчётками, заказывают жбаны дешевого пива и сидра с немудреной
закуской. Знают, что сегодня работать не придется. А за прошлые
выходы им заплатили вдвое – всем, кто выжил.
Варка глотает пахучий травяной дым,
ждёт слова рыжебородого.
– Сказывали, тварь забивает людей
когтями и клювом, – ровным голосом произносит тот, отвернувшись от
работяг.
– Это они так говорят. Сам я не
видал. Да и работяги впотьмах, с испугу могли такого наглядеть… Но
следы на земле и правда похожи на огроменные когти, а по следам на
трупах выходит, будто долбил их здоровенный клюв, крепкий, начт,
как каменюка.
– Что за следы?
Варка поднимается, и в закутке тут же
становится тесно. Поводит могучими плечами, поправляя рубашку.
– Идем, покажу. Дичка своего тут
оставь, нехай переждёт, там видок не для хлипких. Нет? Ну гляди,
если наблюет в мертвяльне – сам прибирать будет, понял?
**
– Вот тут она когтем прошлась, –
варка приподнимает палочкой почти оторванную щеку мертвеца, обнажая
его черные обломанные зубы, – а по башке, начт, клювом. Ишь, до
самой мозги достала.
В черепе вмятина, в провале –
запекшиеся от крови волосы и что-то желтое, и что-то
серо-бледное.
Рыжебородый стоит, сложив руки за
спиной, смотрит на трупы с омерзением. У него на поясе висит меч в
ножнах, на которых боязливо рисует узоры дрожащий огонек из плошки
с салом. Парень, вопреки ожиданиям варки, не бежит из мертвяльни,
зажимая рот, а достает из котомки обрывок пергамента и уголёк,
начинает им шкрябать, поглядывая на мертвецов.
– Ишь ты, – говорит варка со смесью
недоверия и восхищения.
Некоторое время тихо, только шоркает
по пергаменту уголек, с присвистом дышит за дверью старый
варка-сторож, низко гудит ветрогонная машина.