– Эт-та? – повторяет вопрос Сивый,
растягивая слова на манер рыбалок, и в его глазах пляшут искры.
Издевается. – Эт-та мужик.
– Знаешь его?
– Тебе-то что?
Танна окидывает взглядом собравшихся.
Много рыбалок стоит в круге, еще больше – за его пределами.
Выделяются в толпе немногочисленные варки – танна, Сивый и
стражники.
– Отчего он в был в лесу? С охраной!
Лагерем стоял! Что он должен быть сделать, а?
– Да чего он может сделать-та, –
Сивый оглядывает мужика, как приставшую к подошве рыбью чешую.
– Ты творишь козни, брат.
Сивый сплевывает и
отворачивается.
Танна смотрит на мужика, не мигая,
под ее взглядом тот бледнеет, краснеет, вжимает голову в плечи, но
продолжает смотреть ей в глаза, как зачарованный горгоной
кроль.
– Скажи, зачем был в лесу, – медленно
произносит она. – Не скажешь – скормлю скотокрабам. Скажешь –
уйдешь живой.
Он молчит, дышит с присвистом сквозь
зубы, несколько раз сглатывает. Еще какое-то время они играют в
гляделки, потом танна коротко двигает подбородком, и стражники
ведут мужика прочь от судбища. Пленник повизгивает, загребает
ногами, поднимая серую пыль. Рыбалки в круге молчат, поедают
глазами Сивого. За кругом громко перешептываются, но слов не
разобрать.
– Ну а ты что скажешь? – танна
оборачивается к Хрычу. До этого мига я был уверен, что она не
заметила нашего прихода.
Хрыч смотрит на меня. Вот вечно так:
как щёки надувать – так Хрыч, как ответ держать – так сразу Накер.
Не готов я отвечать, да и Хмурой стороне мне показать нечего.
Попробовать, конечно, можно, да только понравится ли ей моё
вторжение на авось?
– Девушка из длинного дома что-то
знает, – говорю, сам себе удивляясь, – Лисица. Давайте её спросим.
Она здесь? У неё цветные нити в волосах…
– Эт-та, штоль? – бодро доносится от
домов.
К судбищу идут варки, трое.
Стражники? Наверное, да, но доспехи на них другие. Они тащат
длинный грязный мешок. В нём угадываются очертания чего-то
изломанного, неживого.
– Удавилась в лесу, – равнодушно
говорит стражник, когда мешок опускают наземь. Шепоток в толпе
становится гулом, потом рассыпается на восклицания. – Прям в виду
поселка удавилась. Мы вот приметили да сняли, чтоб марькой не
стала, а то как начнет ходить-завывать промеж домов – такое нам
надо?
Смотрю на мешок и почти вижу
обвернутое им тело. Я откуда-то знаю, что мертвая Лисица – белая,
что на её теле есть синяки и кровоподтеки. Знаю, что все три
стражника ухмыляются, хотя их лица невозмутимы. Я шагаю к мешку, но
один из варок преграждает мне дорогу. Поднимаю взгляд, щурясь от
ледяного солнца, и вижу, что рот стражника беззвучно открывается.
Потом понимаю, что у меня звенит в ушах.