В следующий миг меня накрыло. На плечи словно разом сбросили мешок с песком. Задрожали колени, закружилась голова, и засосало под ложечкой, будто я не ела по крайней мере полдня. Кажется, я пошатнулась.
— Привыкнете, — снова улыбнулся профессор, придержав меня за локоть, и я забыла и про инквизицию, и про белобрысого, на миг показалось, что могу горы свернуть. — Для таких усилий тоже нужна тренировка. Андреас, вы следующий.
Андреасом оказался рыжий. Он так же, как и я, упустил силу, едва тело поднялось. А вот коренастый — Томас — сумел и поднять, и удержать.
— Спрашивайте, — велел профессор.
— Что именно?
— Попробуйте сообразить самостоятельно.
Я мысленно посочувствовала коренастому. Если ему так же трудно удерживать силу, как и мне, то одновременно думать о том, какие вопросы задать — все равно что жонглировать десятком мячиков, сидя на одноколесном велосипеде. Немудрено, что парень замешкался.
— Ты повесился сам?
— Нет, — проскрипел мертвец.
Пожалуй, мне бы сейчас не помешала нашатырка. Не успела привыкнуть к нездоровой активности покойников, так они еще и говорят. Стоп, а как он вообще говорит? Чтобы появился звук, воздух должен пройти сквозь голосовые складки, а какой воздух, если мертвец не дышит? Захотелось поднять руку и спросить, и я едва удержала этот порыв. Поймала на себе внимательный взгляд профессора. Глазами дырку во мне провертеть собрался, что ли? Как бы то ни было, этот пристальный взгляд взбодрил, прогнав мысли о нашатырке.
— Ты знаешь тех, кто тебя повесил?
— Нет.
Томас помедлил, будто собираясь с мыслями. На побелевшем лбу выступила испарина.
— Тебя повесили?
— Нет.
— Жена нашла его утром, попробуйте расспросить о последнем вечере, — подсказал профессор.
— Когда ты вернулся домой, все было как обычно?
— Да.
Я мысленно покачала головой. Кто его знает, что «обычно», а что нет в изложении мертвого тела? О душе говорить не приходится: лицо покойника походило на бесстрастную маску, губы едва шевелились — непонятно зачем. Смысл артикулировать, если нет потока воздуха? Об этом спрашивать рано. В самом деле, пора давать обет молчания, чтобы хоть как-то удержать язык за зубами. Или уже поздно?
— Расскажи все по порядку.
— Я родился в три тысячи тридцать пятом году от сотворения мира…
Профессор подавил улыбку.
— Стоп! — сообразил коренастый. — Ты зашел домой. Что было дальше?