Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016 - страница 6

Шрифт
Интервал
О Господи, дай мне поверить,
что нету времен,
что роза не знает
ни вечности
ни увяданья.
1995

Медовый дом

Поздней страсти застенчивы тени,
но желаний бесстыден угар –
на земле не случался смиренней
и счастливее этот пожар.
Были юбки разбросаны смело
и цвели на полу, как цветы,
и почти обнаженное тело
не стыдилось своей наготы.
И в ночи фиолетово-серой
в деревянно-медовом дому
было больше неверья, чем веры,
что не сгинет, не канет во тьму
эта ночь, этот жар, этот лепет
и короткий, и сбивчивый сон,
этот холод, дошедший, как трепет,
из каких-то библейских времен.
Были жесткие звезды неярки
под присмотром невидящих глаз.
И писала нам жизнь без помарки
в первый раз.
1997

* * *

Мир- под копирку, завернут в копирку,
в памяти – только пустые азы
или уменье тяжелую дырку
нежно заштопать крылом стрекозы.
Выбор богат, но невыбор – богаче.
Время постыло, но вечность простила
то, что гляжу я влюблено, незряче
на фронтовое затишье из тыла.
…Мой лебединый, мой сладостный
мальчик!
Пусть наше время давно улетело,
я – восьмиклассница, как же
иначе
мне объяснить твое жаркое тело!?
Дело не в том, но не в том и безделье,
Что из былого – могилы и дети
нас окликают, а все, чем владели,
плавает где-то, почти в Интернете.
Мир не поймал в свои глупые сети,
но и не сдался без боя на милость.
…Вот и обуглилось все, что дымилось,
вот и остались мы вместе на свете.
1997

Окно в слезах

«…К тому ж двадцатый век стоит в саду, а вместе с ним я белый свет покину…»

Н.К., 1980
Как девочка вайнахская – со страхом,
как юноша из Углича – в Чечне,
так я гляжу… И все покрылось прахом,
и отжило, и умерло во мне.
Отец и мать давно в сырой могиле,
и ты один мне – муж на небесах,
иных уж нет, а те – ушли, уплыли
и лишь окно оставили в слезах.
Так я о чем? О том, что ветер резкий,
что мир, как прежде, и нелеп, и груб,
Но смотрит Кто-то из-за занавески –
и не разжать закаменевших губ.
Я много лишних слов наговорила,
как бы с нечистой силою в ладу…
О, Господи, прости мне и помилуй, –
двадцатый век уже отцвел в саду.
В Твоем саду, о милостивый Боже,
Твоей покорна силе всеблагой,
стою теперь, и праведней и строже,
и знаю, что нет смерти никакой.
1998

* * *

И кофе вблизи Люксембургского сада
у рыжей и алой листвы на виду
запомнится странной рифмовкой с «де Сада»
и тем, что мы не были в этом саду.
и тем, что летела листва, умирая –
в щемящий пунктир превращалась черта,
Следующая страница