Первое. У меня галлюцинация. Очень яркая и живая. Какие
возможные ответвления этого хода судьбы?
Либо я сошел с ума и останусь таким. Либо скоро очнусь.
Могу ли я избежать исхода первого ответвления? То есть,
сохранить разум. Что-нибудь сделать? Да нет, вряд ли. Это от меня
не зависит.
Второе ответвление тоже расщеплялось на несколько вариантов.
Если я очнусь, могу оказаться прикованным к кровати. Могу вообще
остаться парализованным, как тетя Оля. Либо отделаюсь слабыми
ранениями и выживу.
Короче говоря, весь этот блок с галлюцинацией та еще дичь.
Слишком мало информации.
Вот второй вариант куда как интереснее. Я умер. И угодил в
прошлое. В чужое тело. Интуиция подсказывала, что этот безумный
вариант вполне себе здравый.
И еще я чувствовал, что это награда за спасение ребенка. Причем
нутром ощущал - этот вариант верный. Вопреки распространенному
мнению мы, шахматисты, не всегда думаем только мозгами.
Еще мы часто ориентируемся на чуйку. Даже во время
ответственного матча. Иногда это работает лучше сотен тысяч
расчетов.
Этот вариант предполагал массу ответвлений. Я даже запутался
считать ходы. Поэтому сначала узнал, в какое время я попал. И как
меня зовут.
Турнир передо мной разыгрался серьезный. Народу в зал набилось
около сотни. Из них человек двадцать, в основном, парни, играли
между собой в шахматы.
Остальные стояли рядом с блокнотиками, наблюдали, записывали
ходы. Иногда что-то советовали.
Давешний мужчина ходил между столами, наблюдал, комментировал.
Иногда поругивал. Голос у него громкий, звучный.
Тех, кого похвалил, расцвели от радости и расплылись в улыбках.
Кого пожурил, огорченно опустили головы.
— Во дает, Муромцев, гоняет в хвост и в гриву, — сказал кто-то
рядом.
Я посмотрел вбок. Оказывается, неподалеку сидел другой парень.
Круглоголовый, белобрысый. Глаза синие, прищуренные, с хитринкой.
Сам среднего роста, худющий.
Спросить у него, кто такой Муромцев? Так ведь будет спрашивать,
почему я забыл. Ладно, скажу, что амнезия после удара.
Кстати, как раз с той стороны, где сидел парень, виднелась
лестница, с которой я свалился. Ступенек всего пять, ведущих от
коридора. Сделаны на совесть, из бетона. Об одну из них я и
ударился головой.
— Слушай, я что-то плохо помню после падения, — сказал я парню.
— Как зовут нашего тренера?