Здоровье, хоть и малюсенькими шажками, по крошечной
крупинке, но возвращалось в тело сына. Пусть состояние его
оставалось не самым лучшим, кожа по-прежнему не обрела свежего
вида, а ноги не готовы ещё поднять своего хозяина с постели, но
губы утратили пугающий пепельный оттенок, а мучительные спазмы боли
стали реже. Слишком мало времени прошло, чтобы ожидать большего.
Слишком мало.
Старший ридгон отмечал каждое самое незначительное
изменение и теперь был почти спокоен. Дело в том, что в глубине
души он уже нашёл для себя все ответы и определился с тем, во что
ему следует верить или не верить.
Например, он сильно сомневался в том, что древний
бог зла и ненависти действительно может забрать у него Рона. Люди
давно забыли Хирга, сейчас его имя если и поминалось, то лишь как
часть ругательных выражений. А боги слабеют, когда о них забывают.
Какое-то одинокое капище не возродит в нём прежней мощи. И даже то,
что семь человек из тех, кто оказался в том месте умерли, не
убеждало его в обратном. Ронан до сих пор жив, а значит там, за
пределами этого мира, у него нашлись заступники. Значит его Аурра
силой материнской любви отстояла их сына у смерти. И
точка.
А он уж здесь тоже постарается сделать всё, чтобы
вернуть Рона в жизнь. И будет так, как он мечтал. Сын женится.
Разгоняя пустоту, в замке зазвучат детские голоса, род хозяев
Хальдада будет крепнуть новыми маленькими ридгонами и ридгандами. А
суровый, но справедливый, счастливый дед будет всех их
любить.
По его указанию, в доме начались работы по
благоустройству жилых комнат, а в замок Хунгора полетел гонец с
вестью о скором прибытии жениха.
*Рундина – аналог нашей недели, равна девяти
дням
Тиннариэль
После отказа от анестезирующего зелья Эльронда я
быстро убедилась, что поглощаю его зря - внутренности вернулись на
свои законные места и больше особо не бунтуют. Зато я теперь
взбунтовалась против бульона, как единственной альтернативы в
рационе, и потребовала нормальной еды. В итоге, неделю спустя,
которая здесь длилась не семь, как привыкла, а девять дней и
называлась рундиной, уже чувствовала себя вполне здоровой. Точнее,
сносно передвигаться на своих двоих я начала раньше, но афишировать
сей факт не торопилась.
В первую очередь попросила Кору сводить меня к её
маме. Флита, худощавая женщина лет тридцати пяти, тоже шла на
поправку. Пока её всё ещё мучил жестокий кашель, но угрозы жизни не
было. Она так искренне радовалась моему выздоровлению, так
растрогалась от простого жеста благодарности и участия, что
залилась горючими слезами, поминутно винясь и сокрушаясь, что никак
не может приступить к своим прямым обязанностям.