«Надо тоже написать записку», – подумал я.
– Пожалуйста, дайте мне листочек бумаги и ручку, – попросил я у санитарки.
Она снова взглянула на меня тем же удивленным взглядом, но лист бумаги и ручку дала.
– В 7-й палате лежит твоя мама, – произнесла она.
На листочке я написал:
– Мама, я тебя люблю!
Записку свернул вчетверо и вместе с продуктами передал санитарке. Она посмотрела на сетку, на меня, потом снова на сетку, на меня. Чувствовалось, хотела что-то сказать, но так и не сказала, просто взяла сетку и записку.
Уже поднимаясь по лестнице, она крикнула:
– Подожди меня тут!
– Ладно, – сказал я, вытирая на лице воду, стекавшую с мокрых волос.
Через некоторое время санитарка подошла ко мне и сказала:
– У окна тебя будет ждать мама, ее палата на втором этаже, выйдешь на улицу и увидишь.
– Спасибо! – ответил я и выбежал на улицу.
Действительно, у окна на втором этаже я увидел свою маму.
Она, увидев меня, заулыбалась и стала махать мне рукой. Другой рукой она держала небольшой сверток, это был мой еще один родившийся братишка.
Я стоял внизу, мама на втором этаже, мы смотрели друг на друга и улыбались.
Лил дождь, и мама махнула мне рукой, как бы говоря:
– Иди, не мокни.
На следующий день после школы я сдал пару молочных бутылок, снова наскреб на хлеб с молоком и отправился в роддом.
Санитарка меня сразу же узнала, посмотрела на то, что я передаю, и спросила:
– Отца нет, что ли?
Я промолчал.
– Иди к окну, я ей скажу, она подойдет, – сказала она.
– Да, вот еще передайте, – спохватился я, протягивая ей записку.
В ней написал: «Мама, мы тебя любим и ждем».
Я уже знал, какое окошко. Встал напротив и стал ждать.
Через некоторое время в этом окне я увидел маму. Она мне улыбалась, а по щекам текли слезы.
В одной руке она держала мою записку, а в другой носовой платочек, которым утирала слезы на глазах. Я увидел, как она повернулась и кому-то что-то сказала. К окну подошли еще несколько женщин, которые смотрели на меня и тоже улыбались.
Одна из них, улыбаясь, в одной руке держала бутылку молока, а другую, сжатую в кулак и с поднятым вверх большим пальцем, показывала мне, как бы говоря, что ничего нет вкуснее этого хлеба с молоком.
Мама смотрела на меня, продолжала что-то говорить женщинам и плакала.