Инфекция на борту хуже пожара…
Через сутки с небольшим я наконец взял стаканчик ликера и
опрокинул его в рот. Саднила уколотая дозой лекарства левая рука,
во рту мерзкий кислый привкус, в помещениях дикая вонь от
обеззараживающего средства, корабль замер в вакууме в ста
километрах от похожей на шар гигантской космической станции, что
приняла в подготовленные помещения всех пассажиров. Туда же ушли и
мертвые тела.
Двадцать семь умерших – вот итог нашего недельного
путешествия.
Из них тринадцать – дети и подростки.
Да…
Благими намерениями выложена дорога в ад. А надежда на авось –
главное проклятье.
В одиночестве я просидел за столом несколько часов, медленно
цедя ликер и не думая ни о чем. Мне никто не мешал – Вафамыч и
Костя отсыпались. Наши трюмы снова пусты. Корабль в куда лучшем
состоянии, чем он был еще пару недель назад, но радости я не
ощущаю. Сейчас я вообще ничего не ощущаю. Но это временно…
И у меня есть еще три часа, после чего мне предписано явиться в
портовый полицейский участок и дать полный доклад о случившемся.
Таковы всеобщие законы. И от них не свободен даже гросс…
2
– О чем ты вообще думал, мистер Градский? – с горьким вздохом
поинтересовалась женщина в синей с белым служебной форме.
– О всеобщем благе, – ответил я, постукивая пальцами по
стаканчику с дешевым, но вкусным кофе из автомата.
– Безумие! Невероятная самонадеянность, помноженная на что? На
столь же безумную по силе безбашенность?
– Похоже, что именно так… Я глубоко сожалею и скорблю о
погибших. Будь у меня возможность отмотать время на пару недель
назад…
– И ты, надеюсь, поступил бы точно так же? – на чуть
подкрашенном дешевой косметикой лице служительницы закона появилась
легкая улыбка, а перед этим она выключила старомодное записывающее
устройство, что лежало на столе между нами.
Я удивленно взглянул на нее, в третий раз за все время нашей
беседы оторвав взгляд от испещренной царапинами стальной
столешницы. Мы разговаривали в допросной. Ничего такого, все двери
открыты, при мне все оружие и снаряжение. Просто это помещение было
самым тихим и без лишних взглядов. А там, в основной зоне портового
полицейского участка, на меня глазели все без исключения – и копы,
и задержанные.
Еще бы – не каждый день древний рудовоз притаскивает из космоса
больше трехсот изнемогающих от рвоты и диареи пассажиров. А я вот
притащил… И после своего чистосердечного доклада, даже зная, что я
полностью защищен от обвинения выданными в поселениях бумагами, я
все же чувствовал вину и был готов принять лавину грубых, но
справедливых укоров.