Укрывшись пушистым пледом и обняв свою урчащую тёплую
Китти я, наконец-то, засыпаю.
Я открываю глаза от яркого слепящего света, и первые
минуты не могу сообразить, где я оказалась, пока не привыкаю к жару софитов, и
понимаю, что я стою посреди сцены в своём клубе «Нью-Йорк 56». Только сегодня я
не слышу обычного пьяного гула голосов и музыки на заднем фоне. Ресторан пуст,
и я вглядываюсь в холодную тишину зала, пытаясь понять, как я здесь очутилась.
Мне становится очень холодно, я обнимаю себя за плечи, чтобы хоть как-то
согреться, и тут с ужасом понимаю, что стою абсолютно голая посреди огромного
клуба! Страх и ледяная тьма крепко держат меня, я вижу свой обнажённый живот,
опускаю руки, чтобы ладонями прикрыть пушок в самом низу, а за разметавшимися
на груди волосами стараюсь спрятать свои испуганные и затвердевшие от холода
соски. Я пытаюсь сделать шаг, но ноги не слушаются, и я вижу, что мои лодыжки
обвиты толстой верёвкой, конец которой тянется к краю сцены, и её крепко держит
в одной руке Арчи, а во второй – микрофон. Сегодня он одет в чёрный смокинг и
цилиндр, а глаза его смотрят сквозь меня пустыми глазницами.
– Лот номер один, господа! – раздаётся гулкий и
безжизненный голос Арчи, эхом бьющийся о пустые стены клуба. – Невинная и
порочная Аиша! Вы только посмотрите на её атласно-медовую кожу, друзья! Шёлк и
бархат! Стартовая цена тысяча долларов, кто даст больше? – выкрикивает он свою
ставку, и я хочу закричать, но слова ватным комом застревают у меня в горле.
– Две тысячи, – раздаётся знакомый скрипучий голос, и свет
софита резко выхватывает из мрака жирную волосатую руку с табличкой «2 000», и
я уже вижу влажный рот Бошана, растекающийся по лицу в плотоядной улыбке.
– Две тысячи, господа, кто больше? – продолжает свой
аукцион Артур. – Никто? Две тысячи – раз, – начинает он свой отсчёт, и я
мысленно молю Бога, чтобы кто-то купил меня по более высокой цене: лишь бы не
достаться этому трясущемуся от сладострастия чудовищу. – А эта прелестная
попка, господа, вы её видели?! – продолжает Арчи и резко дёргает за бечёвку,
из-за чего я вынужденно разворачиваюсь к залу спиной. – Соблазнительный персик:
знатоки поймут! – причмокивает он, и я слышу новый голос из зала:
– Десять, десять тысяч! – и обернувшись, я упираюсь
взглядом в элегантного мужчину, который держит в дрожащих руках табличку с
надписью «10 000».