В будущем это называется проволынили. Попаданец решил, что либо
крестьяне, сволочи, манкируют, либо управляющий балду гоняет. Но
наказать надо обязательно, ведь совсем уважать не будут.
Так и сказал Акиму – будем несчастно сечь. Или крестьян, или их
управляющего. Но крови будет неимоверно.
Аким явно струхнул, но смолчал. Понимал, что уже поздно. Как
хотели, так и будет, а там Господь смилуется.
Так и пришли. О страшном гневе помещике и о расправе за это было
объявлено заранее. Никто не удрал, да и куда сбежишь?
Первым из непокорных было хозяйство Пермыша. Крестьянин был
худой, но зачастую прогонистый. Андрей вскользь посмотрел на его
дом – худой, углы дырявые, солома на крыше гнилая. Хлев и амбар
ветром сдует. Посмотрел на самого крестьянина – шубенка дырявая,
штаны совестно одеть, бороденка тощая, в три волоса. Тьфу!
- Бить до смерти, - приказал он своим молодцам, Леонтию и
Гавриле. А сам уже решил – если сдаются, будет просить на коленях –
пожалеет. За длинный язык дадут ему, скажем, до пары палок, и на
первый раз хватит. Будет ерепенится – забьют. У него поместье..
куча мирного населения... смутьянов не надо!
Впрочем, Пермыш и сам быстро сломался при виде грозного и
страшного барина, готового бить и убивать без зазрения совести. Он
рухнул на довольно уже грязный по конце зимы снег и заскулил:
- Барин, Христом Богом прошу простить. Пьян был давеча, молол
всякое бестолковое. Больше не буду!
- Что не будешь? - лениво, просто ради красного словца, спросил
Макурин. Может что-то и добавит словоохотливый простачок. Судьба
крестьянина, в общем-то, была уже решена. При Николае
крепостнический гнет достиг максимума. Хотя правящий император и не
очень-то и добавлял реформ, но за XVIII век и так накопилось.
Помещик был полновластным хозяином своих крестьян — хотел миловал,
хотел карал, никто ему — ни государство, ни общество — не были
препятствием. Лишь убийство не одобрялось, но и тогда робкое
официальное наказание могло произойти после неоднократного
напоминания. так что сейчас наказание будет окончательным и
бесповоротным.
- Пить не буду, - сказал, как прыгнул ледяную прорубь, Пермыш.
Слова крестьянина привели Макурина в хорошее настроение. Он
посмотрел на стоящего на коленях домохозяина, на уже стоящую рядом
с ним тоже на коленях жену, лицом жуткую, ну да не ему с ней жить.
Спросил уже: