Он пообещал, что самолично приедет в
к митрополиту Санкт-Петербургскому Даниилу и все обговорит.
Андрей Георгиевич учел это, но помня
поведение архиерея, решил его подстраховать. Пусть у него будет
этот священник!
А потом домой на бричке. На одном
конце Гаврила и Марья, такие близкие и добрые, хотя еще и
невенчанные, слева насупленная и злая Настя, а в центре сам Макурин
- важный и деловой.
- Фе-едор! - позвал он протяжно, -
больше никого ждать здесь не будем. Поехали, милый!
Впрочем, не надо так уж буквально
понимать. Поехал он, как и его невеста Настя не сразу, два
оставшихся дня до письменной работы в Зимнем дворце были в чем-то и
спокойны, и тревожны. Спокойны, потому как тихо все было спокойно в
поместье и вокруг уезде в губернии. Хочется зевнуть и снова
отвлеченно спать. А тревожно, потому как должностные обязанности
помещика были как у председателя советского колхоза – от утра до
последнего забора. Знай вкалывай да нервишки тревожь, а отдачи в
обще-то почти никакой.
Единственный огромный плюс – нет у
тебя партийно-политической подоплеки и партийно-административных
органов наверху. Сам себе режиссер, захотел направо – пошел,
захотел налево – пожалуйста.
Стоп налево! Настя не разозлилась?
Ух, все равно не видела. После вчерашней поездки она долго, где-то
часа два, а может даже три, молчала. Дулась, гордо смотрела куда-то
в сторону. Потом ходила куда-то со своей подружкой - охраннницей
куда-то недалеко.
После этого неожиданно заговорила
сама:
- Смотрю я на тебя – сволочь -
сволочью, обычный нахал, которому нахамить, все равно, что
посмотреть. А окружающие тебя любят. Вот и государь – император в
тебе души не чает. И крестьяне любят. Как так?
Андрей Георгиевич оглянулся и, не
увидев никого, нежно поцеловал ее в губы.
- Да-а, - протянула она, еще не
готовая сдаваться, - со мной-то легко мириться. Поцелуешь и я сразу
лапки кверху.
Но он был совершенно с ней не готов
ссорится. На плечах и так было хозяйственных дел по поместью,
финансовых забот по будущей семье. Да еще государь Николай I то и
дело озадачивал отдельными поручениями, то близкими к поместью, а
то и совершенно далекие. И, конечно, личные проблемы. При чем, пока
Настя здесь, они останутся наиважнейшими.
Попаданец вдруг видел, что и в XIX
веке жизнь может выходить в галоп, как злющий жеребец и иногда надо
самому дать шенкеля и вдруг поскакать.