И следом кусок тошнотворно тонкой кожи с выжженой надписью
“Никому не верить!”
Я отбросил дневник, схватил таз, плеснул еле тёплой воды и
принялся отмывать руки. Что-то подсказывало мне: тот кусочек кожи
был человеческим.
Я всё тёр и тёр руки, не желая больше трогать дневник.
Что же получается? Вит и правда был злым колдуном? Убивал людей?
Творил страшные вещи?
Может, это не его дневник? Да нет, глупости. Зачем бы тогда он
стал его хранить?
Что же делать?
Вылил воду, взял дневник за уголок и бросил в ящик, сунул туда
же Сердце и отнёс всё в свою комнату.
И всё думал и думал...
Пушиста запрыгнула на кровать. Я бездумно принялся её гладить.
Если бы не Вит, Пушиста бы умерла.
Если бы не он, возможно, мама... Даже думать об этом было
страшно, и я отогнал эти мысли. Мама жива — это главное.
Значит, пусть Вит и злой колдун, но мне он делал только добро. И
я должен отплатить ему тем же. Я не Ганс с компанией — не брошу
друга в беде.
Не помню, как прошёл вечер. Заметил лишь, что мама была
непривычно хмурой и молчаливой, но не спросил, в чём дело.
Слишком был занят своими мыслями.
Когда Вит писал всё это, он был злым колдуном. Но теперь он
изменился. За все четыре года, что мы знакомы, он ни разу никому не
сделал ничего дурного.
“Откуда ты знаешь? — шептал какой-то гадкий голос внутри. —
Может, он притворялся добреньким, а сам продолжал свои тёмные дела?
Ты ведь не следил за ним!”
Но я знаю, что он хороший! К тому же, прежний Вит наверняка
просто убил бы кого-нибудь, чтобы не попасть в Саммервол. Или чтобы
выйти. А нынешний, похоже, и сам считает, что виноват...
“Так, может, он должен поплатиться за то, что сделал когда-то?
Тот кусок кожи был человеческим. Те рисунки с разделанными телами,
они там не просто так!”
Я заткнул уши, чтобы не слышать этот голос, но он продолжал
звучать у меня в голове. И я знал, что это мой голос, что я спорю с
самим собой.
Заснуть так и не удалось.
Всё вспоминал прочитанное и то время, что Вит провёл с нами. Его
истории и внимание, с которым он слушал мои рассказы о большом
страшном псе с соседней улицы и расписных свистульках-птичках,
которые Гансу привёз из соседнего города отец. Свистульку, кстати,
Вит мне тоже привёз. И она была ярче Гансовой и свистела
веселее.
К полудню я вдруг всё решил. Кем бы ни был Вит когда-то давно,
сейчас он — мой друг. Я верю в то, что он изменился. И я должен
отплатить ему добром за то добро, что он сделал для меня.