– Дайте-ка, Галя, что вы там принесли, – он вытащил и разложил по столу мои газеты. – А ты, Толик, чего сидишь? Выходи, тебя же давно объявили!
Мариенгоф выпил еще одну стопку и, чуточку покачиваясь, поднялся на сцену.
– Сергей Александрович, – проблеяла я робко, – а разве вы сегодня не будете читать?
– Что, вам про луну хочется послушать? – каверзно засмеялся Шершеневич.
Я не ответила, надменно задрав нос. Сергей, шурша газетами, тихо проворчал:
– Что мне делать, что делать… Затравили, собаки, мать их… Вадим, представляешь, «эти» меня уже и у Толика выследили.
– Да ты что!
– С трудом оторвался. Как от Зинки ушел, так и шляюсь по притонам. А теперь и вовсе не знаю, куда податься… Едрить твою в дышло!
Я чуть не прыснула – боже, насколько похоже сыграл его актер в старом кино!
Тут я отвлеклась от разговора, взглянув на сцену. Оркестр уже перестал играть, а Мариенгоф злобно выкрикивал, сотрясая воздух кулаками и в ажиотаже поплевывая на сидевших за столиками в первых рядах:
– Может быть в солнце кулаком – бац.
А вы, там – каждый собачьей шерсти блоха!
Ползайте, собирайте осколки
Разбитой клизмы!!!
…Молчите! Коленом, коленом
Пружины
Ее живота. Глаза – тук! Так!
В багет, в потолок, о стены…
…Чушь! А тело? Это?…
Это ведь – спущенных юбок лужи!!!
… Твои, Магдалина,
Глаза ведь
На коврах только выткать!
Магдалина, мы в городе – кровь, как из водопровода,
Совесть усовершенствованнее канализации!
Нам ли, нам ли с тобой спасаться
Когда корчится похоть, как женщина в родах?!
Я в ужасе поперхнулась. И это – Серебряный век русской литературы?! С недоумением оглянулась в зал – множество лиц смотрело на сцену с интересом, некоторые кивали головой в такт стихам, но большая часть недовольно морщились. Не все понимали этого декадента, выплевывающего слова в зал, как огрызки. Декадентами были многие из гениев, взять хотя бы того же мрачнюка-Мережковского…
Я вспомнила, что напоминали мне стихи Анатолия. Даже не стихи, а сама атмосфера, настроение, наполняющие эти слова. В начале двухтысячных было подобное молодежное течение – готы. Мрачные черные циники, стремящиеся к смерти и пропитанные агрессией. Вот, оказывается, кто их первоначальник!
Между тем Анатолий не сбавлял накала, продолжая проповедовать, как какой-то сатанист на черной мессе:
– Острым холодным прорежу килем