Отослав Феодосия, настоятель сел писать сопроводительное письмо.
«Его Высокопреподобию…» – старательно выводила рука, но мысль никак не желала сосредотачиваться на словах, подходящих для обращения к наместнику Лавры.
Мысль настойчиво и тревожно возвращала к тем самым слухам, не доверять которым он только что убеждал Феодосия.
Рассказы о волнениях в Петрограде, в глухую провинцию доходившие как неясное эхо, самой неясностью своей вызывали беспокойство.
Отречение царя, создание какого-то непонятного «временного правительства» и пугающее слово «революция», витавшее в воздухе, – все это создавало гнетущую и неопределенную атмосферу.
Что происходит и к чему это приведет – на эти вопросы никто не мог дать определенного ответа. Успокаивая Феодосия, отец Антоний в глубине души сам сильно волновался.
«Что там от Питера до Москвы? – невидящим взглядом уставившись на листок бумаги, думал он. – По «николаевке» – день пути. Если начались беспорядки, вмиг они из столицы перекинутся. Да и не только на Москву. Вся Россия в смуту окунется. Долго ли? И сейчас уж о самоуправстве поговаривают. Вон, отец Василий из церкви Петра рассказывал. Ходят какие-то зыряне приблудные, мужиков смущают. Вы, говорят, на господ своих не глядите, вы сами в своем праве. Вы – революционный класс. А какой они класс?»
С церковью Петра и Павла, находящейся в Смоленске, у настоятеля кащеевского монастыря были давние и тесные связи. Приезжая в город по делам прихода, отец Антоний никогда не упускал случая зайти туда, чтобы обсудить последние новости и поговорить о наболевшем с давним знакомым и другом, священником отцом Василием.
Политические новости доходили в деревенскую глушь с большим запозданием и часто в искаженном виде. А Василий, как городской житель, все-таки был ближе к «первоисточникам» и мог внести существенные и важные уточнения.
Но и его рассказы были неутешительны. Брожение в умах распространилось уже повсеместно. В добавление к этому из столицы то и дело прибывали подозрительные «гонцы», своей агитацией еще более усиливающие неспокойные настроения. Они подговаривали крестьян восставать на помещиков, а рабочих – не подчиняться власти «буржуев».
Василий рассказывал случай, когда одного из таких «гонцов» избили, по предположениям, сами же крестьяне, но обвинен был владелец усадьбы. Только благодаря связям и личным знакомствам «эксплуататора» с городскими властями дело не дошло до ареста.