«Лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь» – сказал кто-то в древности.
И, сгорев от стыда, Василий Михайлович повернулся спиной к рыбкам, и облегчил свою участь в бескрайнюю казахскую степь…
Вернувшись в автобус, он стойко вынес порцию смешков, сел к окошку и окаменел.
…Спустя четыре минуты, когда про него уже забыли, бледный Василий Михалыч вновь сконфуженно пробирался по проходу…
– Чё, потерпеть нельзя?, – удивился Коля, – У меня график. Давайте, по-быстрому!..
…И заснеженная степь получила ещё одну порцию, а автобус хихикал чуть громче.
…Ещё через десять минут Коля уже не улыбался, грубо переходя на «ты»:
– Полчаса осталось, мужик. Ерундой не страдай… График у меня. Не понятно, что ли?..
Но Василий Михалыч так громко дышал открытым ртом, что его опять выпустили, и он выскочил, чуть не плача.
…Через… Короче говоря, доехали весело, но опоздали на двадцать минут.
Последние выходы Михалыча «на бис» автобус сопровождал уже мерзкими замечаниями и откровенной грубостью. «Не смешно, придурок!», – кричали сзади. «Брось его тут, Коля!, – ворчал кто-то на полном серьёзе, – пусть степь орошает, агроном хренов!"… А Михалыч остервенело бежал к привычной стороне дороги и, всхлипывая на ветру, делал очередную лунку…
…История эта прогремела на весь завод.
Коля получил выговор с занесением, а Рамилю Ибрагимовну (милую, порядочную женщину!) Василий Михайлович в столовой прилюдно и злобно обозвал шалавой, и женщина убежала вся в слезах, а Михалыча после этого кроме как «сволочью» всуе уже не называли…
****
…«Лихие 90-е» для Елены Васильевны были настолько лихими, что хоть в петлю лезь… И действительно, тут завоешь, ей-Богу…
От природы стойкая и работящая, Елена Васильевна редко жаловалась на жизнь, с детства привыкшая «пахать и не распускать нюни». А как тут не распустишь-то нюнь? Словно по команде вдруг разъехались друзья. С любимого института, где Елена проучилась, а потом и проработала в сумме почти десять лет, её неожиданно «попросили». Сокращают… Родителей давно нет. А единственный брат Андрюха, её опора и защитник, подался куда-то на вахту на север, и как сгинул – ни ответа, ни привета уже несколько лет… И в это самое смутное и непонятное время тридцатишестилетняя Ленка Васильевна вдруг поняла, что осталась она одна-одинёшенька…