— Научи, век благодарна буду.
— Что ж, дело нехитрое. Пояс простой белый берешь, нитками
шелковыми расшиваешь. В нить волос свой вплети, думай про сына,
всякого ему доброго желай. Петухи красные — к силе молодецкой,
колосья желтые — на богатство, а след Беров черный — для защиты от
злых людей. Так ведь сама знаешь. Потом на растущую луну на окне
или завалинке оставь и на сына своими руками надень, а до того
никому в руки не давай. Не должен никто коснуться. А снадобья
погоди, принесу сейчас.
Довольная кузнечиха улыбалась и шевелила губами, явно повторяя
про себя слова травницы, а потом еще долго благодарила женщину за
мешочек сухих трав да туес с мазью.
— Вот еще жир барсучий, — деловито сказала Марика, помня, как
щедро по весне благодарила ее Лукерья. — Это мужу твоему, помню,
поясницу ломит у него в морозы. И от ожогов мелких мазь. Держи.
— Чем отплатить тебе, мудрая? Яйцами, мукою, овощами, или что
нужно особое?
— Ткань, пожалуй, нужна, — вспомнила ведьма. — Мягкая,
небеленая. На повязки всякие и процеживать отвары. Принесешь отрез
— благодарна буду.
— Уж такое добро найду. Погодь, а клюква у тебя не с поганых
болот, случаем?
— С них самых, набрала сегодня.
— Продай, будь милостива! Такой крупной нигде больше не растет,
да мало кто оттуда живой выйти может.
— Отчего не продать, и продам.
Немного поторговались, сошлись в справедливой цене и
распрощались, совершенно довольные друг другом.
— Прощевай, травница. Доброго тебе здравия. Прибегу завтра, все
принесу, как договорились.
— И тебе дороги доброй, осторожна будь. С тропы беровой не
сходи, а то ночь на дворе, волки бродят. Ну, беги, пока луна не
взошла.
Поглядела вслед кузнечихе, вздохнула украдкой. Вот же… мужа
любит, о сыне печется. Поди и не единственный отрок у нее, еще мал
мала по лавкам. А ведьме такой путь заказан. Не будет у нее ни
мужа, ни детей. Сама виновата, впрочем. За гордыню свою
расплачивается. Знать, могла другие слова найти, с волхвом, самым
сильным в землях моровских, не ссориться насмерть. Молодая была,
глупая. А теперь все, ничего не поделаешь. Разве что на поклон к
Зимогору идти, да и то — простит ли?
На волхва Марика давно не злилась, приняв и осознав вину свою.
Сначала, конечно, ногами топала и сыпала проклятьями, хотела даже
старого волхва придушить ночью, но потом утешилась одиночеством и
службой лесу и людям.