— Не понимаю этой спешки, — сказал Сиракузец, — всё равно от
Ордена ничего не зависит. Всё решат Филипп и его Святейшество.
— Что-то они не спешат ничего решать, а между тем дела на Кипре
идут совсем скверно.
— Вам-то что до того? — удивился Паоло, — пусть это беспокоит
венецианцев.
— Да как ты можешь говорить такое?! — вспыхнул госпитальер, —
агаряне льют христианскую кровь, а братья Ордена Святого Иоанна
Крестителя должны отстранённо взирать на это? Вот из-за таких
разговоров нас и бьют.
— Не кипятись, — примирительно поднял руки Паоло, — меня всего
лишь возмущает то обстоятельство, что эта встреча для Светлейшей
должна быть более важна, нежели для Ордена, а между тем ждать
приходится тебе.
— Кто знает, что могло его задержать, — пожал плечами рыцарь, —
та же погода.
Он зябко поёжился. Зимний ночной бриз пробирал до костей.
Сиракузец, одетый в плотный испанский хубон с «гусиным чревом»
набитым хлопком, в отличие от рыцаря не мёрз и явно не спешил
вернуться в гостиницу.
— Ты не идёшь спать? — поинтересовался госпитальер.
— Нет. Я имею настроение прогуляться.
— Пойдёшь в кабак? — неодобрительно спросил рыцарь.
— Ну почему сразу в кабак? Прогуляюсь в благопристойное
заведение, дабы скоротать вечер за игрой.
— Паоло, ты когда-нибудь доиграешься, помяни моё слово.
— Что ты здесь видишь предосудительного? Я же не в кости играю.
Шахматы — благородная игра, одобряемая Его Святейшеством. Или ты
решил быть святее Папы?
— Но ты же играешь на деньги.
— Ну и что? Не все получают хлеб насущный за просто так, как
некоторые братья рыцари.
— За просто так, значит... — усмехнулся госпитальер и добавил, —
а ведь тут едва ли сыщется для тебя достойный соперник, так что
игра получается совсем нечестной.
— Нечестная игра, это когда кости свинцом утяжеляют и
подкидывают из рукава, — отмахнулся Паоло.
Рыцарь более ничего не возразил. Они уже собрались распрощаться,
как их окликнули.
— Сеньор Бои? Вы ли это?
Сиракузец обернулся на голос. Из темноты в освещённый фонарём
круг выступили трое. Двое мужчин и женщина.
Первый муж красовался огненно-рыжей шевелюрой и лопатообразной
бородой, доходившей до груди. Он был одет по венецианской моде в
роскошный джуббоне с пышными рукавами и меховым воротником. На
груди толстая золотая цепь, на голове бархатный берет, а у бедра на
богатой перевязи висела столь любимая в Венеции скъявона,
«славянка», легко опознаваемая по корзинчатой гарде. Лет мужчине на
вид было около сорока, так же, как и Паоло.