Чемизов был красив. Его лицо со строгими, правильными чертами, с глубоко сидящими и сверкающими глазами невольно останавливало на себе внимание; какую‑то особую торжественность приобретало оно от гладко выбритых усов и бороды. Он был высок ростом, строен, в безукоризненно чистом белье, и вся его фигура производила впечатление аристократичности. Дьякова шла, опираясь о его руку, и с тщеславным удовольствием замечала, какими взглядами окидывают ее спутника встречающиеся девушки и дамы.
– Когда я смотрю на вас со стороны, – сказала она своему кавалеру, – вы мне кажетесь чем‑то вроде великого магистра масонской ложи.
Чемизов, улыбнувшись, сказал:
– Может быть, это и так.
– В вас есть что‑то недосказанное, – сильнее опираясь на его руку, сказала Елена Семеновна, – словно тайна. И это влечет…
– Вы верите в симпатию и антипатию? – спросил он.
– О да!
– Я сразу почувствовал, что вы станете на моей дороге, едва увидел вас, – тихо продолжал Чемизов. – До этих пор я считал себя свободным, как сокол.
– А теперь? – тихо спросила молодая вдовушка.
– Теперь я связан…
Эти слова, сказанные почти шепотом, были для Дьяковой слаще всей прослушанной музыки. Она взглянула на своего спутника и увидела строго сжатые губы, нахмуренный лоб и сосредоточенно смотрящие пред собою глаза. Что‑то роковое показалось ей в его лице, и она почувствовала власть этого человека над собой. Спектакль окончился.
– Ну, домой! – весело сказала Елена Семеновна.
Чемизов помог ей накинуть ротонду, надеть капор, и они вышли на широкую площадь, залитую электрическим светом.
Был легкий мороз. В воздухе кружились снежинки, тихо спускаясь на одежду и на землю нежными сияющими звездочками.
– Хотите прокатиться? – сказал Чемизов.
– О, с радостью! – ответила Дьякова.
Чемизов выбрал лихача, бережно усадил свою даму в санки, сел рядом, охватил ее талию правой рукой и сказал кучеру:
– По Каменноостровскому на Острова и назад.
Лихач тронул вожжами, и сани понеслись.
Они миновали город и помчались по широкому проспекту. Их сани обгоняли звенящие бубенчиками тройки. Навстречу тоже проносились сани и тройки, и на проспекте чувствовался разгул лихой жизни.
Но вот сани свернули налево, на Каменный остров. Шум проспекта остался позади, и Чемизова и Дьякову вдруг охватила торжественная тишина зимней ночи.