– Да-да, -доктор кивнул.-Бригаду вы не вызывали, а диспетчер перепутал адрес и направил нас сюда, и теперь мы стоим в прихожей вашей квартиры и разбираемся, вызывали вы нас, или не вызывали… Бред какой-то! Хотя, впрочем, -он полез в карман халата и молча сунул Стасу под нос смятую бумажку, на которой Стас с удивлением прочитал свою фамилию, адрес и два слова «алкогольный делирий», рядом с которыми чья-то рука поставила жирный знак вопроса. Доктор то ли улыбнулся ещё шире, то ли подавил зевок и Стас растерянно вернул ему бумажку.
– Ничего не понимаю, -Стас нахмурился.-Откуда вообще вы взялись с этой бумажкой, вашими предложениями лечить меня от несуществующего алкоголизма? Кто вы, чёрт меня возьми?
– Доктор я. Доктор со «Скорой». Тридцать седьмая станция, пятая бригада.-Он смотрел на Стаса и весёленькие бесенята прыгали в его глазах.-Отказываетесь от госпитализации-так подпишите отказ! -Он сунул Стасу бланк со смазанным текстом, шариковую ручку и ткнул пальцем в бланк, указывая место подписи.
Стас брезгливо взял ручку, оставил неразборчиво свой автограф и сунул всё назад доктору. Доктор обворожительно улыбнулся Стасу, ловко сгрёб листок и ручку в карман и весело сказал:-Ну и ладненько! -После чего незаметно выдавился спиной на лестничную клетку и помахал Стасу рукой. Стас молча захлопнул дверь и не спеша пошёл на кухню. Он понял, что сейчас ему хочется большую кружку горячего кофе и сахара побольше и сливок туда. Мысли бежали ровной чередой, промелькнула одна, что стоит, пожалуй, сперва умыться да и на работу пора собираться, но он всё же твёрдо решил-сперва кофе, а всё остальное потом.
Внезапно он услышал донесшуюся из глубины большой комнаты пронзительную трель телефонного звонка и, недоумевая, кто бы это мог позвонить ему в такую рань на городской, открыл почему-то прикрытую дверь в комнату, хотя он мог бы поклясться, что когда ложился спать-дверь была открыта, он перестал закрывать её после смерти сына, она была, она обязана быть всегда открыта, эта дверь, но сейчас что-то было не так и он толчком распахнул её. Открыл и на мгновение ощутил растерянность и озлобленное бессилие от того, что был застигнут врасплох, от того, что в его доме, в его большой комнате, которую он в бытность шутливо называл «зала», в любимом кресле его сына, в кресле, в котором даже он не смел сидеть после смерти своего мальчика, повернутом спинкой к нему, кто-то сидел.