В общем, юноша купил билет и приехал в Новокиневск.
Где его сбросили с девятиэтажного дома без верхней одежды.
Никакого бумажника в сумке не оказалось, так что из денег у меня
был один только пятак одна тысяча девятьсот шестьдесят первого года
выпуска, который я обнаружил в заднем кармане своих штанов. Как раз
в том самом, на котором красовались крупные буквы «Рила».
И еще — вещей было как-то маловато. Точнее, какой-то бестолковый
набор. Выглядело так, будто кроме этой сумки где-то еще должен быть
чемодан. Где-то же должна быть еще какая-то одежда, кроме этих вот
псевдоджинсов и рубашки. Хотя может я просто плохо помню жизнь и
быт советских человеков. Может, три пары финских трусов и полфляжки
портвейна — это более, чем достаточно для счастливой и безбедной
жизни.
Я сложил вещи обратно в сумку, застегнул молнию и откинулся на
спинку кресла.
Посмотрел на безмятежно дрыхнущего Веника.
«Спасибо, парень! — подумал я. — Если бы не ты, то сидел бы я
сейчас в ментовке и путался в показаниях».
Или за мной уже приехала бы бригада крепких парней с Полевой.
Дурдом на Кирпичном еще не построили потому что...
Я тихонько встал, ощутив необходимость размяться. Потрогал
голову в том месте, где был ком запекшейся крови. Никакой
болезненности и припухлости, будто кровь там взялась вообще
непонятно откуда.
Тут меня по голове как пыльным мешком ударило.
Восьмидесятый в Новокиневске.
Это значит, что где-то здесь есть я сам! Жан Колокольников,
ученик третьего класса шестьдесят девятой школы! Ну да, мы как раз
в этом году получили новенькую трешку на Спортивной. Вокруг
сплошные пустыри. Это сейчас там спальные районы до горизонта, а в
восьмидесятом еще ничего не было. Помню, когда Брежнева хоронили,
все заводы включили гудок, я вышел на балкон девятого этажа его
послушать, и вид был на заросший сухими кустами пустырь. На котором
потом возведут кондитерскую фабрику.
Значит, пока я тут в гостях у непутевого сынка обласканных
советской властью родителей, другой я сижу за партой, сложив руки
перед собой.
Хотя нет, сегодня же воскресенье.
Завтракаю, значит. Чтобы потом одеться потеплее и укатить к
бабушке на Черемушки.
Как делал почти каждое воскресенье. До того момента, как с
бабушкой приключилось...
Кстати, а когда это было?
Я напряг память.
Это точно была зима, почти под новый год. Я отчетливо помню, что
пришел с городской елки во Дворце Пионеров, открыл дверь своим
ключом, и услышал разговор родителей. Отец как раз рассказывал
маме, что бабушка нашлась в психушке Законска, только назвалась
чужим именем и его не узнала. А хоронили ее уже после Нового года.
На зимних каникулах.