– Оссурин.
Мы некоторое время молчали. Вернулся второй лафот.
– Спасибо, – запоздало решил я поблагодарить их.
– Ты спасат нас, мы тоже спасат, – встал Лоикун. – Надо ехат.
М-да, в дорогу они собирались не по-русски. Даже не присели. Лафоты накинули почти одновременно седла на лошадей.
– А где вы их взяли? – провел я ладонью по морде белоснежного жеребца.
– У орка, – равнодушно объяснил Лоикун.
Ну да. Чего это я? Про мечи даже спрашивать не стал, предвидя такой же развернутый ответ. Когда лафоты сели на лошадей, я растерянно посмотрел на них. Разговорчивый Лоикун вынул ногу из кожаного стремени, приглашая меня на круп. Этого, правда, оказалось мало, и он подтянул меня, как котенка, за шкирку. Ехали мы в этот раз не до сумерек. Остановились, когда солнце перешагнуло две трети своего дневного пути. Всю дорогу мне чудился запах каши – наверное, заработал желудок. Лафоты не произнесли больше ни слова. Встали вновь у реки. Пока я растирал перенапрягшиеся после постоянного сжимания крупа ноги, мои спутники расседлали и стреножили лошадей. Оссурин при этом выглядел ненамного лучше меня. На его лице выступили мелкие капельки пота.
– Садис дерево, рука назад делай, – указал мне на местную березу Лоикун.
– Зачем?
– Каша ел – плохо будет.
Мамочка. Милая мамочка. Забери меня обратно. Тоска была такая, что слезы наворачивались. Я от шаманского зелья не отошел, а еще и ломку от орочьей стряпни переносить.
– Я не переживу, – простонал я.
Оссурин послушно сел на землю и завернул за дерево руки. Лоикун ловко стянул их уздечкой.
– Садис. – Он повторно указал мне на дерево.
Я послушно сел. После того как мои руки были связаны, я наконец понял, откуда шел тревожащий меня аромат – изо рта Лоикуна. Собственно поэтому он и выглядел лучше нас. Меня прямо затрясло от такого коварства. У него, значит, «лепешка» есть… Но разум совладал с эмоциями. Вернее, не разум, а желание стать свободным.
Лоикун, пока не стемнело, сходил к реке и принес оттуда охапку каких-то растений. Сев перед нами, он извлекал из их корней белые стержни и кормил нас ими. Вкус был горьким, и я попытался отказаться, тем более что желудок после вчерашних процедур все еще болел, но лафот убедил:
– Еш. Завтра еш не моч. Нет еш – можно не жит.
Выполнив свою миссию по кормежке, он, нарезав ветвей ивы, сел напротив нас на седло и стал их сплетать.