И не было ангелов, и не покидала душа тело. Она даже не успела понять, что умирает. Сердце сделало последний, какой-то судорожный толчок, тело дернулось и замерло. Но мозг некоторое время еще продолжал работать, и сознание успело отметить расползающуюся пустоту и телесную легкость…
На следующий день после похорон у колонки разговаривали две соседки.
– Ты ведь знаешь, Шур, что вчера бабушку Пашу похоронили? – спросила одна.
– Да как же, Тонь! – ответила Шура. – Сама пятерку на похороны давала, когда по соседям деньги собирали.
– Спасибо Моте, побегала. Гроб дядя Коля бесплатно сколотил, за одну выпивку. Немного coбec помог. Ну, помянули потом. Мужики, которые гроб несли. Дядя Коля, Шалыгин, еще мужики.
– Да уж беднее бабы Паши не было! – согласилась Шура.– Царство ей небесное!
– Да в том то и дело, Шур! Ты знаешь, сколько у нее в матрасе нашли?
– Тоня выдержала паузу и с какой-то злой радостью выдохнула: – Пять тыщ!
– Да ты что? – испугалась Шура, и у нее округлились глаза.
– Вот тебе и что! Стали разбирать вещи. А какие там вещи? Все на выброс. Мотя думала, может, что взять себе, да что там! Одно тряпье. Матрас и тот обветшал. Хотели выбросить, да что-то зашуршало. Мотя пощупала, вроде бумага. Надорвали материю, а она и расползлась, гнилая, да и повалились деньги. Больше пятерки и тридцатки, но были и сотни.
– Вот тебе и нищая!
– Все жадность наша. Хотя б отказала кому, хоть бы и Моте. Сколько Мотя для нее сделала?! А то так, никому.
– Так Мотя и взяла бы.
– Да нет, Шур, там же не одна Мотя была. Да и муж у Моти милиционер. Не дал бы. Не положено.
– Да и то правда. Чужое руки жжет. Потом как жить? Совесть замучает, – согласилась Шура.
– А, может, что и взяла, – словно не слыша и думая о чем-то своем, сказала Тоня.
Орёл, 1960 т.
В четыре часа прямоугольничек окна стал светлеть, и в комнате начали вырисовываться стены с облезлыми обоями и застекленными рамками, набитыми фотокарточками, а вскоре можно было различить уже всю обстановку: круглый раскладной стол, застеленный клеенкой и покрытый кружевной скатертью; старый двухстворчатый шифоньер со стеклянным окошечком в бельевом отделении. Окошечко это было заставлено изнутри репродукцией из журнала «Огонек», подвернутой по размерам стекла так, что видны были только лица трех мальчиков, впряженных в сани, и их напряженные фигуры до ног.