История наша началась в мелкой западной гавани под названием Орешник. Это гавань большей частью рыбацкая, хотя пристают иногда местные купцы, что снабжают разным товаром здешнюю часть побережья. Но, глянув на карту, можно увидеть, что граница Люмийского анклава, сильно изрезанная, в этих краях острым клином вдается в земли королевства и близко подходит к морю, так что от Орешника до пределов княжества не станет и полного дня пути.
…Острошпильный городок ловил утреннее солнце своими флюгерами. Флюгеров было великое множество: жестяные звезды, стрелы, перевитые плетями хмеля и петухи на тонких спицах.
С пристани вели наверх крутые многоступенчатые лестницы. У статуи Морехода они сходились в площадь, обычно полную шума, гомона и криков, теперь же тихую и малолюдную по случаю неторгового дня. Сам мореход приходился городу основателем, о чем говорили глубоко вбитые золоченые буквы на постаменте. Основатель простирал к гавани затянутую в бирюзовую патину, как в перчатку, жилистую длань, а в ее тени, скучая, сидел Расин.
Он убивал здесь время довольно долго, глазея по сторонам. Апрель был еще в начале, и проклятая гранитная скамья никак не хотела согреваться.
«Заснули они там, что ли, – недовольно подумал Расин, – свита тоже мне…»
Мимо него прошли двое купцов средней руки; они брякали ключами, костяшками счетов и громко спорили на грубоватом наречии. Разговор велся о камсе и палтусе, о задатках и том, что уловы нынче уже не те – рыба ушла куда-то к мысу Барбакан, а та, что осталась, вконец измельчала. Голоса эхом разносились по пустынным закоулкам площади. Пробежал мимо шкипер в истрепанном плаще с серебряными якорьками.
На лестнице внизу послышался цокот копыт о брусчатку, знакомые голоса и смех.
– Заждались, ваша светлость?
– Наконец-то, – сварливо сказал Расин. – Я уж думал, про князя позабыли. Это, что ли, лошади? Ну, знаете, первый раз таких кляч вижу! До городских-то ворот доедут?
Леронт, державший поводья, опешил от такого начала и не сразу нашелся с ответом.
– Зря вы так, – произнес наконец он, – это иноходцы из Черной Ольхи, лучшая наша порода.
– Представляю, каковы тогда остальные. Подержите-ка мне стремя, сударь, как вас звать…
– Леронт, ваша светлость.
– Безмерно рад знакомству, – Расин неуклюже забрался на коня, – могли бы и побыстрее управиться, я тут чуть от холода не околел, – он прислушался к бою часов: – всего четверть девятого… Рань-то какая!