– О! Говорящий котик! – Маха плюхнулась на пол и
запустила пальчики в шерсть. – Котик ты мой котик, тёпленький
животик. Бархатная спинка, шелкова шерстинка… – кот затарахтел, как
хорошо смазанный дизельный движок, подставляя под её руки пухлые
хомячьи щеки.
Я закатил глаза. Нужно как‑нибудь научить её различать
магических животных. Наша птичка, например – безобидный вестник.
Одушевленное письмо, ходячая энциклопедия. А вот бабкин кот…
– Мотя, на стол пора подавать, – строго напомнила
старуха.
Дернув хвостом, котофей удалился, по пути ненавязчиво обтершись
сначала о мои ноги, потом о ноги наставника. Ростом он был мне по
колено. В холке.
– Поаккуратнее с ним, – предупредила Арина
Родионовна. – Тот еще проказник.
По‑моему, она его немного приревновала…
Я прыснул в кулак, чем заработал неодобрительный взгляд
наставника.
Освежившись, мы наконец‑то уселись пить чай. Чай у Арины
Родионовны состоял из огромного пирога с осетриной, миски
маринованных с луком груздей, вареной, исходящей паром, молодой
картошечки, заправленной топленым маслом и посыпанной зеленым
лучком, ватрушек с творогом и изюмом, халвы, двух видов меда –
цветочного и гречишного, и морошкового варенья.
Распоряжался кот. Как заправский официант, он вкатил в комнату
двухэтажную, нагруженную снедью, тележку, затем внес на вытянутых
лапах раскаленный самовар. Споро расставил блюда, чашки, тарелки,
разложил салфетки и приборы, обмахнул полотенцем табуретки и уселся
рядом, скроив умильную рожу.
– Отведайте, гости дорогие, чего хозяйка послала, со мной
переслала… И обо мне, служивом, не забудьте. Мур.
– Садись, коль не шутишь, – пригласил кота бвана. Тот
проворно вскочил на табурет, и, придвинув ближайшую чашку, принялся
наливать чай.
Птица Гамаюн, спрыгнувшая было на стол и уже цапнувшая ватрушку,
ретировалась за печку и оттуда возмущенно закаркала:
– Эй, чего вы этого хищника за стол пускаете! Да он родную
маму за пятачок на базаре продаст! Ему верить – себя не
уважать…
– На маму наговаривать не позволю, – строго одернул
ворону кот. – Я сирота. С тех пор, как дорогая родительница в
осьмнадцатый раз замуж выскочили.
– Бедненький… – пожалела кота Маха, усаживаясь
рядом. – А какой работящий! Не то, что некоторые, – она
кинула уничтожающий взгляд на птицу Гамаюн.
– Я еще крестиком вышиваю, – потупился пушистый
хвастун. – И на машинке… тоже… – Машка вовсю чесала ему
шею.