- Я пойду, - Рина схватила Ласку за загривок, - я готова.
Любой Волк бы сказал, что глупо цепляться за жизнь, когда есть
возможность закончить путь в бою с гррахом. Любой Волк, даже если
он ушел из стаи и затерялся в степях.
- Не думаю, отважная леди, что твое благородное желание разумно,
- Винник успокаивающим жестом положил ладони на руки Рины.
- У меня нет желаний, старик, - лицо девушки постепенно
застывало в маску, - только путь, который я должна пройти, и
который, однажды начавшись, должен иметь конечную точку. Я бы
предпочла сама решить, когда и где ее поставить.
Босой смотрел на Рину и не понимал, почему ее неподвижное
безучастное лицо так его пугает. Не было в нем ни угрозы, ни
суровой решимости, и все же при взгляде на него холодило кровь, и
по спине пробегали мурашки. Девушка никогда не рассказывала о своем
прошлом, лишь однажды упоминала, что прежде у нее было иное
имя.
И все же у Рины, будь она хоть трижды прирожденным воином, не
было шансов продержаться против грраха.
Босой соприкоснулся с сознанием Ласки и перелил в него агрессию
к рукам Рины. Рысь легко откликнулась на провакацию, рыкнула на
девушку и тряхнула головой, сбрасывая чужие руки с загривка.
И все же Рина не отступилась:
- Я пойду. Это будет правильно.
- Ты права, молодая леди, права как никто, - снова зашептал
Винник. Его одоевала одышка, но он говорил, упрямо и не позволяя
себя перебить, - и все же выслушай меня. Там, в подземельях у
Дуста, со мной кое что приключилось. Вам сложно, молодые люди,
будет это понять, и все же постарайтесь. А я постараюсь быть
краток, как бы мне не хотелось об этом говорить долго и красиво. Я
знаете ли, люблю говорить, черт меня побери. Знаете, что там
произошло? Я увидел Дуста таким, каков он на самом деле, без своего
чудодейственного эликсира. Он сильно постарел за последние годы,
пытаясь спасти себя и жену. Постарел, подряхлел, весь иссохся, но
продолжает цепляться за идею снова стать молодым и прожить жизнь
заново. Вот уже много лет он пытается повернуть процесс старения
вспять. Лишь бы прожить еще год, лишь бы снова испытать радость
жизни.
Винник вытянул руку. Его кожа тоже не горела молодостью, и все
же была не такой сухой и потрескавшейся, как у Дуста.
- Никто не молодеет, - Босой не понимал, к чему сейчас этот
рассказ, - и ты тоже.