– Что с твоим голосом? – спросил Артур, не поверив своим ушам, передающим, что Фарук так имитирует речь собственной матери.
– Ничего, – не поняв скрытой претензии, ответил рассказчик. – В общем, приехал я перед самым замесом. Я даже не успел толком ничего понять. Иду по саду и тут стрельба! Дядька бежит, кричит: «Фарук, убегай, убегай!» – а я стою, даже не шелохнулся. Потом вдруг взрыв привел меня в чувства. И надо было убираться прочь! Я же с какого-то черта понесся в дом. Там тётка вопит, мол, спрячь, спрячь, племянниц. Ух, старая сука! Ну, зачем я ее послушался?! – чуть не плача воскликнул Фарук, и от досады треснул кулаком по песчаной почве, специально насыпанной на бетонном полу камеры. – А потом неоафинский вельможа, который и устроил эту охоту, взял меня с «мелкими» в плен. И ты представляешь, я ему говорю: «Господин, господин! Я из курорта. Я случайно тут оказался!» – Господин видит – свой! Я уже обрадовался, и тут племянницы как давай реветь и мне на руки виснуть: «Фарук, Фарук!» – Суки! – со жгучей ненавистью к родственницам выпалил мулат.
Артур не сумел подобрать нужных слов, чтобы прокомментировать рассказанную историю – настолько он был шокирован цинизмом мулата. Однако, не желая оказаться в карцере за драку в тюрьме, он заставил себя сделать вальяжный жест рукой, призывая вмиг ставшего ему ненавистным египтянина продолжить повествование.
Из дальнейшего рассказа следовало, что вельможа, не зная, что делать с пленными, задумал сначала выкинуть их из шаттла над морем, но какой-то его «сердобольный» товарищ предложил передать их охотникам. Те же, как только транспорт вельможи удалился за горизонт, сами прихлопнули племянниц Фарука, понимая, что за слабых девчушек денег не заработать, а вот молодые и быстрые парни запросто пойдут с молотка. Впрочем, Фарук как будто не горевал о родственницах – воспитанных в любви и раболепии к неоафинянам, он даже оправдывал действия охотников и лишь горевал о потерянной работе.
– Да к тому же я почти и не знал сестер! – словно оправдываясь, закончил он свою грустную историю и погрузился в воспоминания о прекрасной поре прислуживания неоафинянам на курорте.
Было понятно, что здесь Фарук намеревался действовать по тому же плану, надеясь, что инспектора разглядят в нём почти что равного, что своей искренней любовью к одному из них он спасёт себе жизнь и, возможно, даже станет членом мира, о котором мечтал с детства.