Процесс того, как мы с Чатьеном
Вастом пытались сделать из меня достойного члена здешнего общества,
достоин анналов истории. Ну, или пособия по средневековым
пыткам.
Перво-наперво необходимо было обучить
меня языку, причём так, чтобы при разговоре я ничем не выдала, что
данный язык не является моим родным. Мой надзиратель, он же лечащий
врач подошёл к этой задаче со всей обстоятельностью. Большую часть
дня, незанятую лечением и попытками восстановить атрофировавшиеся
мышцы, мы с моей личной Немезидой проводили в неком ментальном
пространстве. Чатьен Васт при помощи своих «сияющих ручек» проникал
в мою голову и создавал там что-то вроде классной комнаты. Это было
небольшое помещение с абсолютно голыми стенами, окрашенными
бледно-жёлтым цветом. Из мебели здесь был только маленький круглый
столик, стоявший точно посередине, а рядом с ним – две низкие
табуретки на трёх ножках. Мы садились на эти табуретки, и мужчина
создавал над столешницей различные предметы, вслух проговаривая их
название, а я повторяла за ним, точно попугай. Но существительные
это, как говорится, только полбеды. Вот когда мы перешли к глаголам
и прилагательным… Вот тут начался сущий ад. Потому что, да, как и в
русском языке, прилагательные у них склоняются. И глаголы тоже. И
мой крохотный мозг при всём желании не мог запомнить такой объём
информации. Радовало только одно: гости ко мне больше не приходили.
Правда я пока так и не придумала способ спросить у своего
сообщника, почему.
Также возникала определённая
сложность в трактовке того, что именно Чатьен Васт мне показывал. С
существительными всё было просто, вот предмет – вот слово, которое
его обозначает. Это же правило работало в отношении большинства
качественных прилагательных вроде тех, что обозначают цвет, форму
или размер. А дальше начинались проблемы. Вот показывает мне Чатьен
Васт человека с выражением злости на лице. Какое слово он пытается
объяснить? Злой? Рассерженный? Недовольный? Опасный? Плохой? Или
что-то ещё? Понять было решительно невозможно, поэтому приходилось
принимать на веру: человек с таким выражением лица обозначается так
(хорошо хоть сама форма слова указывала на то, что передо мной:
существительное, прилагательное, глагол или местоимение).
Помимо сложностей в освоении языка,
появился также ряд проблем психологического свойства. Придя немного
в себя и отойдя от первого шока, я наотрез отказалась ходить в
местный аналог утки и позволять лекарю себя мыть. Однако физически
обслуживать себя я была пока не в состоянии. Вернее, не так: я была
не в состоянии дойти до нужного помещения. Руки, к счастью, с
каждым днём работали всё лучше и лучше, ела я уже сама, да и с
водными процедурами могла справиться самостоятельно. Чатьен Васт
относился к моей внезапно пробудившейся стеснительности с
неожиданным пониманием (хотя, возможно, причиной его молчаливого
принятия моих капризов было то, что он пока был не в состоянии
донести своё мнение с тем количеством слов, которое мне было уже
известно, а сотрясать воздух понапрасну он считал неприемлемым). По
первой моей просьбе лекарь брал меня на руки и относил в нужное
помещение, благо, и ванная, и туалет находились на этом же этаже.
Туалет, к слову, был как раз такой, какие я ненавижу: деревянный
короб с дыркой, под которой стояло ведро – этакий продвинутый
вариант сельского сортира. Ванная, впрочем, тоже не отличалась
изысками: обычная каморка, посреди которой стояла глубокая бадья, а
на стене висело несколько больших отрезов хлопковой ткани,
служившей эквивалентом полотенца. Так что для того, чтобы помыться,
кто-то сначала должен был подогреть воду и наполнить ею бадью. Со
слов Чатьена Васта я знала, что в доме есть слуги, которые
выполняют всю грязную работу, но привлекать их к моему обслуживанию
было опасно: время от времени я забывалась и могла сказать что-то
на своём родном языке. Да и мимика и жесты у меня максимально не
соответствовали статусу Сиреневой госпожи поместья Лундун.