– И ещё: если мы хотим разъехаться на своих машинах, то с этой минуты пить прекращаем, – замечает Роман.
– Отлично! – вторит ему Виталий и подмигивает мне. – Нам больше достанется.
Из нашей компании Яков – единственный, кому удалось не изменить своей профессии. Зато, видимо, в качестве платы за это, он разительно изменился сам. В классе не было мальчика проще и покладистей. Открытая улыбка, золотистые глаза, постоянная готовность подсказать, помочь. А главное – слушать. Как я завидовал его умению слушать! Во мне тогда бушевали… Ну, может быть, не бесы, но определённо чертенята. Они заставляли вгрызаться в каждый разговор – спорить, перебивать и высмеивать, и лезть куда не просят со своими суждениями и выводами. И лишь когда я уже чувствовал себя высохшим как вчерашняя селёдка, я замечал Якова. Он всё время находился поблизости и не мигая впитывал всё, что мы расточали вокруг. Казалось, он делал это не только ушами, но и кожей, и ногтями, и всем остальным. Он был единственный, кто оставался в выигрыше. И я давал себе клятву научиться быть как он… И держался лишь до того, как в нашем бурном классе вспыхивала очередная дискуссия.
Но не прошло и двух месяцев после его поступления в медицинский, как вместо чуткого, отзывчивого Яши пред наши изумлённые очи предстал законченный циник и сноб. Он пришил к джинсам болгарского производства коричневые дерматиновые манжеты, начал вслух говорить о себе: «Я – нигилист!» и в дело и не в дело восклицать: «Fortuna non penis!» Девчонкам – бывшим одноклассницам – подробно разъяснял, как вести себя при первом сексе, и предлагал, в случае чего, свои услуги по восстановлению невзначай утраченной девственности. При этом всегда произносил поговорку «Плева – дело плёвое», которую, скорее всего, сам и сочинил.
Не дав нам передохнуть, он моментально пошёл дальше. Повадился приходить с гитарой и под её жестяное дребезжанье исполнять самодельные песни с рефренами в виде поговорок, подобных приведённой выше. Утвердившись таким образом в собственных глазах как властитель наших тел и законодатель вкусов, он стал расширять сферу влияния на остальные стороны жизни. Саше Прудникову, студенту литинститута, заявил, что литература и искусство – это суррогат научных знаний, и что искусство всегда тащится позади реальных процессов. Будущим экономистам в два счёта показал, что они ни бельмеса не смыслят в политэкономии, инженерам – что их расчётные методики никуда не годятся – при этом не издержав ни единого аргумента. А Таню Шабашову, студентку философского факультета, нейтрализовал одной фразой: «Не-ет, Шабашик, ты девка субъективная». После чего авторитетно заявил, что академика, преподающего ей диалектику, необходимо срочно обследовать у Сербского.