- Мой брат еще легко отделался, - сказал Пузо, безучастно
разглядывая свое отражение в окне. – Петька, его друг, с пробитой
головой сейчас лежит, лицо как слива синее.
- Да-да, - поддакнул низкий, - а троих человек в участок
забрали.
Странно. Не слышал я в своем будущем о таком студенческом бунте.
Ничего не знал о подоплеке произошедшего, и потому пришлось мне
выискивать информацию и поднимать газеты, которые я имел
обыкновение использовать по альтернативному назначению. Оказалось,
что каждый год восьмого февраля студенты Императорского
университета имели обыкновение устраивать празднества в честь
основания университета и шумными компаниями разбредаться по
кабакам. Сутки юные падаваны предавались утехам - гуляли, пили
пиво-вино-водку, горлопанили не жалея глоток, орали нестройными
голосами песни и, конечно же, выбивали с лихим весельем друг другу
и соседям зубы. Ректор, желая прекратить эти безобразия, за
несколько дней до восьмого февраля опубликовал объявление, в
котором он потребовал во время празднования дня основания соблюдать
порядок. В ином случае он грозил различными сроками арестов и
штрафов. Студенческая братия сочла тон объявления оскорбительным и
уже сама объявила бессрочный бойкот, в полном составе
проигнорировав посещение занятий. А восьмого числа, когда студенты
расходились по домам, у Академии Художеств, произошло столкновение
группы веселых учащихся с конным отрядом полиции, где с разгромным
и сухим счетом выиграли представители власти. Пострадавших от
уставных нагаек было десятки человек, а у работников полиции от
метких снежков морально пострадало всего несколько служителей
правопорядка.
А через несколько дней меня дома посетил жандармский ротмистр.
Галантно и вежливо он учинил мне допрос, а после чего откланялся,
поблагодарив за честность. От него же я узнал, что Валентина
Пузеева с товарищем загребли-таки для допроса и вдобавок уволили с
завода. А через несколько дней гроза рабочего поселка, выйдя из
участка и заплатив очередной штраф, появился у проходной нашего
цеха. Кое-как уговорил сторожа пропустить его к управляющему и,
смог устроиться к нам на работу. Я удивленно спросил у Попова,
почему тот, при полном комплекте персонала все-таки взял его, и он
ответил, что Валентин, ему первым делом сообщил, что он имеет
хорошее и близкое знакомство с Василием Ивановичем, то есть со
мной, и якобы я обещал ему протекцию в устройстве на работу. К тому
же, что было важнее, он был очень хорошим слесарем и ремонтником, и
грех такого человека было упускать. Ведь через пару недель к нам
должен был подойти второй станок, тот самый с новой формой, и новый
слесарь нам ой как пригодится. Я, в очередной раз удивившись
людской наглости, вяло махнул рукой и согласился с доводами
управляющего, но предостерег, сказав, что Пузеев не дурак выпить и
подраться. Попов, оказывается, уже был в курсе этих наклонностей и
заверил меня, что с новым работником проблем быть не должно. Тому
было доходчиво разъяснено, что за малейшее нарушение дисциплины
последует немедленное увольнение. А так как, Пузеева больше никто
брать не хотел, то и выходило, что деваться ему было некуда, и
оставалось лишь смириться и честно делать свою работу. У него на
иждивении была супруга с двумя детьми и пожилая мать.